И Тордул, ощутив на себе пристальный взгляд, забеспокоился. Он повел глазами - и встретился с ненавидящим взглядом Ретобона. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Тордул опустил глаза. Вдруг он встрепенулся, побежал, расталкивая придворных, вниз по ступеням храма, Он что-то кричал, но голос его тонул в реве толпы…
Горгий и Эхиар плели тугие пучки из длинных каштановых волос. Астурда сидела у стены и плакала, уткнув лицо в колени. Она стыдилась своих остриженных волос и голова ее была покрыта.
Не устояла, поддалась уговорам Горгия: у греков бывало, что молодые, не знавшие болезней женщины отдавали свои волосы для тетивы катапульт. Так вот всегда: мужчины дерутся, а женщинам - слезы…
Эхиар был необычно возбужден.
- Не плачь, цильбиценка,- говорил он, скручивая прядь волос.- Ты поклоняешься другим богам, но есть бог богов, и ему угодна твоя жертва… Ты увидишь сейчас… увидишь, как падет недостойный… Только истинным царям известно орудие возмездия. Бывало и в прошлом, что верховные жрецы пытались завладеть троном, и тогда мудрый царь поставил на башне катапульту… Раз в году верховный жрец подставляет сердце карающей стреле… ни о чем не ведая…- Хриплый смех вырвался у Эхиара.- Я хотел уйти в могилу вместе с Тартессом, но мне не удалось… не удалось накопить голубого серебра… Пусть так… Но зато я увижу, как падет недостойный… Павлидий - так его зовут? Ах-ха-ха-а…
От его лихорадочной речи, от жуткого смеха Горгию было не по себе. Сейчас он хотел лишь одного: пусть скорее выстрелит катапульта, пусть будет все, что угодно богам. Вечером он спустится на берег, и они с Астурдой уйдут… доберутся до гор… и пусть, пусть кочевая жизнь - только бы жизнь…
Четыре пучка волос попарно натянуты меж перитретов. Эхиар поднялся по ступенькам, нагнулся к прицельной щели.
- Ага, стоишь на месте… на правильном месте… Стрелу - сюда! - крикнул он Горгию.
Горгий повиновался. Положил тяжелую стрелу в желоб, зацепил спусковой крючок.
Снизу, с площади, доносился рев толпы. Горгий выглянул меж каменных зубцов. Море голов… Каких-то связанных людей тащат к деревянным колодам… Павлидий в белой одежде стоит перед нишей - той самой, на которую нацелена катапульта…
- Погоди! - крикнул Горгий Эхиару.-У него щит на груди! Это тот самый?.. Из голубого серебра?.. Его не пробьет стрела!
- Замолчи, грек! Не видишь разве, что у этой стрелы наконечник тоже из голубого серебра?
Горгий уставился на массивный тускло-серый наконечник стрелы. Так вот оно какое…
- Берись за ворот! Быстрее!
Горгий завертел рукоятку. Со звенящим скрипом закручивались пучки волос. Желоб со стрелой, оттягиваясь, пополз по бронзовому ложу сиринкса.
- Так! Ну, а теперь…
Безумный хохот потряс Эхиара. Он потянул рукоять. Крючок освободился, и вся сила, сжатая в пучках волос Астурды, рванула рычаги… Стрела понеслась вниз, к храму…
Горгий не видел мгновенного полета стрелы, но знал, что она сейчас с силой врежется в щит Павлидия. Пробьет ли?..
Последнее, что он увидел, было сияние солнца, небывало ослепительное… Будто Гелиос приблизил светлый лик к самой земле…
В заезжем дворе на берегу желтого Бетиса купец-массалиот потребовал у хозяина еще вина. Хоть был он уже пьян, хозяин не стал перечить: знал крутой нрав массалиота. И когда только уберется отсюда этот упрямый осел со своим товаром? Сидит, выжидает, пока в Тартессе станет спокойно. Одним богам ведомо, какого спокойствия ему нужно для торговли… и бывает ли оно на свете…
Тяжкий грохот - будто земля разверзлась - заставил массалиота выскочить из двери. Грохот шел со стороны Тартесса.
Массалиот мигом протрезвел от страха. Он выбежал на дорогу, теряя плохо привязанные сандалии, и во весь дух помчался прочь, прочь… подальше от Тартесса…