Щегол

Он вскинул брови.

– Ага-а. И… это она, про которую ты?..

– Да.

– Призналась?

– Да.

– И ты поэтому, значит, не рядом с ней. Злишься.

– Типа того.

– Ну, – Борис провел рукой по волосам, – ты иди сейчас, поговори с ней.

– Зачем?

– Потому что мы с тобой уходим.

– Уходим? Почему?

– Потому что нам с тобой надо прогуляться.

– Зачем? – спросил я, оглядываясь – я расстроился, что он оттащил меня от Пиппы, и отчаянно хотел снова ее отыскать.

Свечи и оранжевое мерцание камина напомнили мне теплоту винного бара, словно бы сам этот свет мог открыть нам проход во вчерашний вечер, к маленькому деревянному столику, где мы сидели с ней, соприкасаясь коленями, и ее лицо омывал тот же подернутый оранжевым свет. Должен же быть какой-то способ мне к ней приблизиться, схватить ее за руку, утащить обратно, в тот миг.

Борис откинул челку с глаз.

– Давай. Когда расскажу, в чем дело, ты от счастья запрыгаешь! Но надо будет заехать домой. Взять паспорт. Наличка тоже понадобится.

У Бориса за плечом – непроницаемые лица странных, строгих женщин. Профиль миссис Барбур, она стоит, чуть отвернувшись к стене, вцепилась в руку веселого священника, который, впрочем, уже не так и весел.

– Эй? Ты меня слушаешь? – Борис дергает меня за руку.

Сколько же раз этот голос возвращал меня на землю, с раздробленных, пропахших клеем небес, когда я с широко раскрытыми глазами валялся без чувств на кровати и разглядывал мощные сине-белые вспышки на потолке.

– Пошли! В машине поговорим. Пойдем! Я тебе билет купил… Пойдем? Я поглядел на него. Только это я и услышал.

– Я все объясню. Да не смотри ты на меня так! Все хорошо. Нормально все. Но – сперва – договорись, что на пару дней уедешь. Ну на три. Максимум. Так, – замахал он рукой, – давай, давай, предупреди Снежинку, и валим отсюда. Тут курить нельзя, да ведь? – спросил он, оглядываясь по сторонам. – Никто ж не курит?

Валим отсюда. Первые разумные слова за весь вечер.

– Тебе потому что срочно надо домой. – Он – как в детстве – старался поймать мой взгляд. – Взять паспорт. И деньги. Сколько у тебя при себе налички?

– Ну, в банке деньги есть.

Я поправил очки, его тон меня удивительным образом отрезвил.

– Я щас не про банк. Не про завтра. При себе сколько денег? Сейчас прямо.

– Но…

– Слушай, я могу ее вернуть. Но нам тут нельзя задерживаться. Сейчас надо уходить. Прямо сейчас. Так что, давай, пошел, – и он беззлобно пнул меня по ноге.

35

– А вот и ты, дорогой, – сказала Китси – она ухватила меня под руку, привстала на цыпочки и поцеловала в щеку, поцелуй этот запечатлели сразу два вертевшихся при ней фотографа: один был из светской хроники, второго специально для вечеринки наняла Анна. – Шикарный праздник, правда? Устал? Надеюсь, моя семейка тебя не очень утомила? Анни, милая, – она протянула руку Анне де Лармессин: строгая прическа, строгая тафта, дряблая кожа в вырезе платья никак не вяжется с подтянутым, без единой морщины, личиком, – вечер получился просто райский… Как насчет семейного фото? Ты, я и Тео? Втроем?

– Послушай, – нетерпеливо сказал я, как только закончился весь этот стыд с позированием для фото и Анна де Лармессин, которая явно дала понять, что семья – это не про меня, уплыла прощаться с какими-то гостями поважнее. – Я ухожу.

– Но, – растерялась Китси, – Анна, кажется, забронировала нам столик в каком-то ресторане…

– Ну, придумай мне какую-нибудь уважительную причину. У тебя это хорошо получается.

– Тео, прошу тебя, не будь таким противным.

– Мама твоя, например, точно никуда не пойдет. – Затащить миссис Барбур куда-нибудь поужинать было практически невозможно, разве что это был ресторан, куда не заглядывали ее знакомые. – Скажи, что я повез ее домой. Скажи, что ей стало плохо. Скажи, что мне стало плохо. Включи фантазию. Что-нибудь да придумаешь.

– Ты на меня дуешься? – Дуешься: слово из лексикона Барбуров. Энди так выражался, когда мы с ним были маленькими.

– Дуюсь? Нет.

Теперь, когда все улеглось и я как-то пообвыкся, новость эта (Кейбл? Китси?) казалась мне дурацкой сплетней, которая словно бы и не имела ко мне никакого отношения. Я заметил, что Китси надела мамины сережки – и это меня до странного растрогало, потому что она оказалась права, они ей совершенно не подходили, – сердце у меня сжалось, и я поднял руку, коснулся сережек, потом – ее щеки.

– Ооооо, – завопили у нас за спинами какие-то зрители, радуясь, что счастливая парочка хоть как-то при них проявила свои чувства. Китси не растерялась, схватила мою руку и поцеловала ее, вызвав очередной залп вспышек.

– Договорились? – спросил я, когда она прильнула ко мне поближе. – Если кто спросит, я уехал по делам. Одна старая дама попросила меня взглянуть на ее мебель.

– Конечно. – Чего-чего, а выдержки ей было не занимать. – Когда вернешься?