Шарм

А потому я проглатываю свою гордость, проглатываю слова, которые жгут меня изнутри, и позволяю ему думать, будто он смог меня запугать.

– Стало быть, мы случайно проделали временной пролом, – говорит Грейс. – Но вы же волшебник времени. Вы знаете, как это работает. Как же вышло, что вы попали сюда?

Он фыркает и качает головой:

– Я попал сюда так же, как и вы. Я попытался отправиться в прошлое, чтобы спасти мою дочь от ужасной болезни и смерти. Ни один отец… – Его голос срывается.

Он прочищает горло, отводит взгляд, и я вспоминаю портреты, которые видел в его доме. Там были его портреты, а еще портреты девочки, очень похожей на него. Девочки, ставшей причиной всей этой хрени, хотя вряд ли она что-то об этом знала.

Суил делает глубокий вдох, и когда поворачивается ко мне, в его глазах блестят непролитые слезы.

– Ни один отец не допустил бы, чтобы его единственная дочь так страдала, если имелась возможность избавить ее от боли.

Первой мне приходит в голову мысль, что это неправда. Сайрус не дал бы себе труда даже перейти улицу, чтобы избавить меня от боли, не говоря уже о том, чтобы бросить вызов богу времени и провести несколько столетий в месте, которое он терпеть не может. Но Суил сделал именно это. Значит ли это, что в каком-то смысле он поступил правильно? Да кто мы такие, чтобы судить? И какое право мы имеем мешать ему воспользоваться единственной возможностью спасти его ребенка?

Я перевожу взгляд на Грейс, чтобы посмотреть, что об этом думает она, и вижу, что ее лицо застыло, освещенное разноцветными огоньками, все еще горящими вокруг нас. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она думает сейчас о своих родителях – я вижу это по ее глазам, по тому, как сжаты ее губы, как стиснуты кулаки. Я знаю – она думает о том, поступила бы она так же, если бы у нее была такая возможность.

Так как, понимая ее горе, я могу не проявить такого же понимания к тому горю, которое терзает Суила?

Но прежде чем я успеваю что-то сказать – Грейс или Суилу, – она делает шаг вперед, и, хотя ее кулаки по-прежнему сжаты, взгляд ее решителен и тверд.

– Так нельзя, Суил. Это так не работает. Вы не можете просто взять и изменить мир из-за своей прихоти. Я точно это знаю.

– Вот тут ты ошибаешься. Как и все вы. – Он обводит нас всех взмахом руки. – Когда у тебя есть такая сила, мир работает так, как ты хочешь.

И, словно для того, чтобы проиллюстрировать это заявление, часовая башня появляется снова – на прежнем месте.

– И я пошлю к черту любого, кто скажет, что это не так, – рычит он. – Умирала моя дочь, а не дочь бога времени. Я бы нарушил ход чего угодно, – бросил вызов кому угодно, – чтобы спасти мою драгоценную Лорелею. И я готов сделать это снова даже после всех лет, которые я потерял здесь.

– А как насчет тех, чьи жизни ты разрушишь, если сделаешь это? – говорю я, думая об эффекте бабочки – и обо всех книгах о путешествиях во времени, которые я прочел. – Когда ты вернешься домой, ты, возможно, спасешь дочь, но при этом причинишь вред миллионам ни в чем не повинных людей.

– Моя дочь ни в чем не повинна! – рявкает он. – И какая разница, если для других людей что-то изменится? Если в своей новой жизни ты не встретишь свою теперешнюю пару, то не все ли тебе будет равно? Ты даже не будешь знать, что она существовала, а значит, не станешь горевать о ней.

– Это если наши новые жизни вообще будут существовать. Если ты сделаешь это, нет никакой гарантии, что кто-то из нас родится. Что буду существовать я, Грейс, мой брат, наши друзья или множество других людей, чьи жизни могут быть стерты или изменены до неузнаваемости, потому что ты решил, что ты и твоя дочь важнее всех остальных.

Я смотрю на Грейс, любовь всей моей жизни, мою пару, девушку, которая была создана для меня. Даже если я буду знать, что ее не существует, мне все равно будет ее не хватать. И то же самое можно сказать о ней и о любом другом человеке, у которого за последнюю тысячу лет появилась «вторая половинка». О любом, кто когда-либо влюблялся, у которого когда-либо была семья или лучший друг. Это просто невообразимо.

– Вы не можете этого сделать, – говорит ему Грейс. – Как бы вы ни страдали, как бы ни страдала Лорелея, вы не имеете права приносить страдания всем остальным.

– Тебе этого не понять, потому что у тебя никогда не было детей, – отвечает он. – Я ждал этого дня тысячу лет. Ждал шанса вернуть ее, спасти ее от мучительной смерти. И ничто не встанет на моем пути. Ничто. – Он смотрит на нас как бешеный пес, ожидающий, когда мы подойдем достаточно близко, чтобы напасть. – Когда через два дня взойдет солнце, я со всей силой, которая теперь у меня есть, которую вы подарили мне, когда убили эту драконшу, пройду через барьер и вернусь домой. Я бы предпочел сохранить свою силу для этого перехода – и для того, что произойдет потом. Но если вы встанете на моем пути, я убью вас всех. Вам меня не остановить.

А затем – чтобы придать словам о своей силе большую наглядность – он щелкает пальцами. И исчезает. Совсем.

Глава 122 Любовь с красной ленточкой