Шарм

Потому что я уже не та девушка, которая влюбилась в Джексона. Той девушки больше не существует.

И нетрудно понять, что именно поэтому наших уз сопряжения больше нет.

Мои глаза наполняются слезами – из-за него и из-за всего того, что мы потеряли, – но я смаргиваю их прежде, чем они потекут по моим щекам. Потому что исчезли не только узы моего сопряжения с Джексоном. Исчезла и та девушка, которой я была, когда попала в Кэтмир.

Та Грейс чувствовала себя потерянной, неуверенной в себе, полной решимости защитить себя, но понятия не имеющей, как это сделать.

Теперь же я горгулья. Гребаная горгулья.

Я сражаюсь с драконами – да не очень-то умело, – но все-таки сражаюсь и побеждаю. Иногда.

Я знаю, что если бы я осталась в Кэтмире – если бы все эти странные события не произошли, – у нас с Джексоном могла бы быть хорошая жизнь вместе. Если бы все оставалось как прежде, если бы у нас было время по-настоящему узнать и полюбить друг друга, возможно, мы могли бы вместе повзрослеть и тогда наши узы сопряжения сохранились бы.

Но я никогда этого не узнаю, потому что этого не произошло. Я очутилась здесь, так что мы не смогли остаться вместе. Узы сопряжения исчезли, и наши отношения – тоже.

Этот последний год изменил меня и повел другой дорогой. Он помог мне повзрослеть и стать если не другим человеком, то по крайней мере таким, который смотрит на вещи иначе.

И многим из этого я обязана Хадсону.

Он давит на меня, спорит со мной и никогда не дает мне почивать на лаврах.

И именно поэтому, независимо от того, исчезли мои узы сопряжения или нет, за прошедшие месяцы, когда я менялась, взрослела и примирялась с тем, что больше никогда не увижу Джексона, я в какой-то момент разлюбила его. И этого не изменить. И я не уверена, что захотела бы это изменить, даже если бы могла. Он хороший человек, и он достоин, чтобы кто-то любил его так же беззаветно и страстно, как и он сам.

Чтобы кто-то любил его так, как его любила та, прежняя Грейс.

Но такова жизнь, не так ли? Мы меняемся, взрослеем, развиваемся, и некоторые люди сопровождают нас на этом пути, становятся его неотъемлемой частью, а другие сворачивают на свои собственные жизненные дороги.

– Привет, – говорит Хадсон голосом, охрипшим от сна. – Ты в порядке?

Его улыбки как не бывало, ее место заняло то непроницаемое выражение, которое я видела у него только в самые первые месяцы, когда мы были вместе заперты в его берлоге. Тогда он то и дело уходил от меня за эту глухую стену. В те дни я не понимала почему, но, лежа здесь, глядя на него теперь, когда я узнала его лучше, я не могу не думать, что это своего рода защитный механизм. Что так он заслоняет себя от возможного удара.

И то, что он все еще думает, что этот удар могу нанести ему я, разрывает мне сердце.

Но это также унимает таящуюся глубоко во мне нервозность и опасения, связанные с тем, что отношения между нами становятся иными. Потому что, похоже, из-за всего этого беспокоюсь не только я, но и Хадсон, – и от этой мысли мне становится в тысячу раз легче сделать глубокий вдох и сказать себе, что мы можем не спешить. Мы можем спокойно смотреть, куда нас выведет этот путь – и приведет ли он нас куда-нибудь.

Потому что он может никуда не привести, и это тоже будет нормально.

Мои чувства к Джексону изменились не потому, что я влюбилась в Хадсона.

Они изменились потому, что нам с ним сдали паршивые карты.

Они изменились, потому что вселенная разорвала узы нашего сопряжения.

Они изменились из-за того, что я изменилась – продолжаю меняться.

Хадсон… Хадсон это совершенно иное дело. Он неизвестная величина.

Как и мои отношения с ним.

Я все еще не совсем понимаю, что чувствую к нему, и уж точно не знаю, что чувствует ко мне он.

Но я знаю, что хотела бы это выяснить.

А потому, вместо того, чтобы психовать из-за его непроницаемого вида, я подаюсь вперед и целую его в лоб – я выбираю лоб из-за опасений, что до чистки зубов у меня может быть несвежее дыхание, а я не хочу отпугнуть этого парня раньше времени.

От этого легкого поцелуя его глаза закрываются, а рука, обвившая мою талию, когда он повернулся ко мне, начинает сжимать ее крепче. И притягивает меня ближе. И хотя мне кажется, что сейчас я продумала все очень зрело – или хотя бы относительно зрело, – я еще не готова об этом говорить. Или слушать, как об этом будет говорить он.

Поэтому я делаю то единственное, что могу сделать в этой ситуации.

Я сую руку под одеяло, прижимаю ладонь к его упругому теплому животу и начинаю изо всех сил его щекотать. И то, что он совершенно этого не ожидал, превращает это в чистое удовольствие.

Глава 94 Говори со мной грязно

– Хадсон –

– Это нечестно! – верещу я, пытаясь увернуться от ее щекотки. Тот факт, что я повелся на этот поцелуй, показывает, каким я стал легковерным. И какая она чертовка.

– Это потому, что нечестной игре я научилась у тебя! – парирует она, взгромоздившись на меня и прижав мои запястья к кровати справа и слева от моей головы.