Шанс, в котором нет правил [черновик]

Эней оценил диспозицию. Кошелев, Корбут, с Корбутом — четверо плюс Стас. Эней не знал, как оценить уровень этих четверых. Кен и Цумэ наверняка просто подыграли, позволили себя взять. Кену досталось по голове довольно крепко и его не боялись. Он сидел, опираясь спиной о ствол дерева — и ему не помешали переменить позицию. Цумэ стоял на коленях, наручники были перецеплены крест-накрест через анклеты — и как минимум два ствола, прикрытые одеждой были направлены ему в голову. Его, данпила, боялись всерьез. И правильно делали, в общем. От стандартных наручников он избавлялся за четыре минуты. Как бы ему эти четыре минуты обеспечить… Впрочем, Кошелев, кажется, не спешил нападать. Ему не хотелось устраивать цирк для глубоко презираемого им Корбута и его кабанов.

— Послушайте, Новицкий, — сказал он. — Вы явно не в форме. И вам весь этот фарс не нравится, как и мне. Я предлагаю не ломать комедию. Вы мне не противник, это очевидно — а заставлять вас страдать сильней, чем вы уже пострадали, нет никакого смысла.

— Я вас понимаю, Ярослав Павлович, — улыбнулся Эней. — Хочется без нервов, культурно. Я бы не удивился, если бы это сказал, скажем, Корбут. Но уж вы-то… автор «Саги о серебряном шарике»… должны понимать, что нет мне никакого смысла соглашаться.

— Вечно в меня все тычут этим… И почти всегда хочется ответить: нет, дорогой, напрасно ты мои книги в детстве читал, совершенно бесследно они для тебя прошли. В кои-то веки встретишь исключение из правила, но обстоятельство, как назло, такие, что… Ведь и этот дешевый фокус с мылом вы у меня вычитали.

— Да, — согласился Эней. — На всякий случай, Ярослав Павлович. Если потом не получится это сказать: я не жалею, что читал вас в детстве и не жалею, что встретил сейчас. Когда мне… поручили вас, я изучил ваш метод охоты и подумал, что мне вас, теперешнего, будет совсем не жаль. Я ошибался.

— Вот как, — Кошелев тоже встал. — Вы сегодня посмотрели, как оно все на самом деле?

— Как оно все на самом деле — я посмотрел гораздо раньше, — ноги, ноги не чувствуют почвы. Надо было разуться. Нет. Ботинки — тоже оружие, особенно против противника, чьи ткани крепче твоих, и намного… — Вы что думаете, вы у меня первый?

— Я у вас последний, молодой человек.

— Да неужели? Я-то все еще жив. Я-то все еще на ногах. Пиздеть — не мешки ворочать, господин сочинитель.

И вот тут господин сочинитель ударил — и прыгнул. Не потому что разозлился, а потому что не хотел тратить силы попусту. У него еще Корбут в меню — и вот Корбуту он всерьез собирается объяснить, как плохо быть молодым, глупым и наглым и как долго от этого можно умирать… он себе не представляет, как долго. Никто не представляет, кроме Ди.

Эней, конечно же, не успел увернуться. Даже без всего этого адского марафона, сломанной руки и вчерашнего массажа ребер — не успел бы. Он знал это. Все, что ему было нужно — правильно упасть. Между столиком и мангалом.

Потому что эти сооружения не собирают. Их просто отливают на месте — в стандартной форме. Так сказать, единое в двух чугунных лицах. В очень тяжелых чугунных лицах. Кошелев головы не потерял и выцарапывать Энея из панциря не захочет, значит нырнет следом. А там тесно. Для старшего это вообще-то преимущество. Во всех случаях, кроме одного. Который такими вилами по воде писан, что… ну вообще не шанс, а смех один.

О сыру землю он грянулся крепко. И еще Кошелев сверху. Одно хорошо — в падении удалось, как и было рассчитано, развернуться и прийти на руки. На руку — правую, покрытую лубком, он выбросил вперед.

Больно все равно было, несмотря на заморозку. Эней задохнулся, и первые слова — «я восстаю ныне» — он не проговорил, а только подумал.

Но все равно помогло. Его вбили в землю так, что, будь он былинным богатырем, вогнали бы по самый край воротника. Вбили… и выбили из него вторую фразу.

Прямо в воздух.
— …воззванием ко Троице,
верою в Троичность,
исповеданием Единства
Творца всего творения…

Кошелев больше не стал его бить. Он сделал то, что и должен был сделать — перевернул Энея на спину.

Конечно, оставалась возможность, что Кошелев плюнет на всякое комильфо и взрежет подколенную вену. Но возможность эта стремилась к нулю, а в присутствии Корбута прямо в ноль и ушла. Хорошо все-таки, что они такие эстеты…

Эней спокойно дал себя перевернуть. Спокойно смотрел Кошелеву в лицо. Дышал через рот, вбирая воздух большими глотками. Ему не нужно было больше дразнить беса произнесением молитвы вслух или даже про себя. Слова просто текли сквозь его разум, душу и тело.

Я восстаю ныне
силою Христа и Его Крещения,
силою Его Распятия и Погребения,
силою Его Воскресения и Вознесения,
силою Его пришествия на последний суд.