Шахта

Здешние улицы выглядят пустынными, словно коридоры старинной усадьбы, покрытые паутиной и сухой пылью. Днем бледный город сопротивляется редким лучам солнца. Ночью при химическом свете уличных фонарей, придающих тихим заснеженным улицам стерильность анатомического театра, начинается контрастная игра света и тени. И все вокруг кажется не пейзажем, а натюрмортом. Мертвой природой. Немногочисленные пешеходы или автолюбители, осмелившиеся появиться на пустынных улицах, кажутся чужаками, пункт назначения которых лежит далеко за пределами Оквуда. Эти воображаемые границы не пропускают реальный мир. Местные жители спят глубоким вампирским сном, завернутые в кокон апатии и отгороженные друг от друга кобальтовым свечением включенных телевизоров.

В истинных чикагских районах даже не спят.

Фасады домов вдоль улиц Кентмор и Гаррисон не выражают абсолютно ничего, словно лицо умственно отсталого человека. Нарядная готическая архитектура больше напоминает резной могильный камень. Их архитекторы были когда-то живы и полны энергии… но те времена давно прошли. Каждый год в течение трех месяцев эти дома укутаны коматозным саваном. Брусчатка, асфальт и поребрики, скрытые под полутораметровым слоем снега, словно артефакты погибших цивилизаций, дожидаются, когда их найдут археологи. Прохожие, идущие мимо Джонатана, кажутся затравленными, но еще свободными. Не мертвыми, но жестоко покалеченными. Они реагируют на приближение другой живой души не со страхом, а с удивлением. Сразу после того, как прошел мимо, ты перестаешь существовать, пресекая таким образом кровавые фантазии, рисующие сцены нападения, членовредительства, изнасилования или убийства ножом в спину. Ужас большого города, превращенный в сладкую и липкую густоту пригородного меда.

Сознание Джонатана сообщает ему, что это место не для тех, кому интересно жить. Здесь можно существовать, как существуют люди в арктических льдах, но не стоит ждать другой награды, кроме выживания. Этот район напоминает древний форт, лежащий в руинах и населенный кочевниками. Когда-то жизнь в этих краях имела смысл. Сейчас же осталось лишь проживание. Равнодушные покупатели снуют туда-сюда в супермаркетах с сумками в руках. Снег на автомате сметается с подъездных дорожек и тротуаров. В кофейне, где Джонатан из удобства принимает пищу в одиночестве, местные вечно недовольны и враждебны. Никого ничего не волнует. Каждый седьмой день они ходят в церковь по своему выбору с одним и тем же зомбиподобным выражением лица, вернее, его отсутствием. Для них это стало атавизмом – все помнят, что это надо делать, но не понимают зачем.

Когда наконец становится светло, дневной свет придает голым деревьям потусторонний вид. Их скелеты тянутся ветвями в небо, которое не в состоянии предложить фотосинтез. Те листья, которые сохранились, потеряли оттенки осени, стали абсолютно черными и мертвыми. Стальное небо, замерзшая грязь и черные листья в очередной раз напоминают Джонатану об озере Ашеров.

Не только небо, но и дождь, который с него льется, серого цвета – с оттенком грязной слоновой кости. Жирные ледяные капли шлепают сквозь клубящуюся дымку. Холод пробирает до мышечной ткани. Джонатан больше его не чувствует, и дождь не падает на Аманду, которая смотрит сверху вниз. Он лежит в гробу, который слишком мал для него. Ее глаза блестят. Они говорят, что она не против, если он останется в горизонтальном положении. Она выбирает лучшие ирисы из букетов, а дождевая вода быстро наполняет гроб. Мокрый шелк просто отвратителен. Аманда, улыбаясь, оставляет цветы себе и продолжает безразлично смотреть, как ледяная вода покрывает Джонатана с головой. Его глаза открыты.

Никто не чувствует себя в Оквуде на месте. Но большинство остаются. Джонатан здесь лишний, и Баш, и Круз, и Ямайка.

Джонатан хотел бы кого-нибудь спасти.

* * *

Он проснулся. Лежал в кровати, прислонившись к спине Ямайки. На нем все еще были брюки и носки.

Он обнимал ее левой рукой. Она прижала ее к себе. Его кисть покоилась прямо под ее подбородком. Когда он попытался вынуть руку, она во сне сжала ее крепче. Не уходи. Он чувствовал ее дыхание. Внутри спального мешка ее чистая кожа источала дразнящий аромат, который заставлял закрыть глаза, вернуться в страну грез и остаться в ней навсегда.

Но тогда пришлось бы закостенеть в са́мом сердце Оквуда, а Джонатан скорее бы умер, чем пошел на это. Разбудивший его звук напоминал биение сердца.

Бум-ча-бум-ча-ча. Он сравнил его с ритмом собственной крови, бегущей по венам. Фоновый ритм его сердечной мышцы. Бум-бум-бум-ча-ча. Бум-бум-ча-ча-ча.

Сперва размер был четыре четверти. Затем стал больше похож на бит в рэпе. Казалось, он вибрировал в его направлении от наружных стен здания и шел издалека, заглушаемый белым шумом других квартир. Возможно, шел через перекрытия и кирпичную кладку комнат в западной части здания, наподобие пещерной акустики. А может, и с других этажей.