Шахта

Перед сном, я его спросил: «Завтра еще раз попробуем?» – «Конечно». И еще четыре дня повторялся этот кошмар. Погода стояла нежаркая, работать можно было куда дольше, чем прежде, а у меня все равно ничего не выходило. То уровни сбивались, то я сам допускал неверный отсчет, то непонятное какое-то марево появлялось. Лицо мое раздулось и все сочилось гнойной сукровицей. Грехов же явно наслаждался спокойным сидением в накомарнике. «Чего, казак, зажурился?» – бодро спросил он меня очередным утром. «Просто я не способен!» – «У вас обязательно все получится!» – «Когда?» – «Сегодня, мне со стороны виднее!» Я немного приободрился, хотя и сознавал, что успокаивал он меня из жалости. День прошел как-то незаметно. То есть я даже не заметил, как дошел до конца. Только когда Грехов вдруг встал, потянулся и с шумом захлопнул журнал, я понял, что это всё. Спрашиваю: «Может, ошибка где?» – «Нет, – отвечает, – вроде аккуратно вышло». – «Проверьте», – говорю. «Да, нет, нормально все». Я собрал в последний раз ящик, спустил его вниз и, не раздеваясь, забрался в ручей. Погрузился с головой в бегущую воду, лег на дно и лежал, сколько смог вытерпеть. Хватил ртом воздуху и опять лег. И так – много раз подряд. Грехову пришлось вытаскивать меня, почти бесчувственного, на берег. Раскрываю глаза, а все равно ничего не видно. «Что это? – спрашиваю, – Григорий Иваныч? Я ослеп?» – «Да нет, просто солнце село уже». – «Сколько времени я сегодня наблюдал?» – «Четырнадцать часов». «Какой же я болван! Вы сами могли закончить еще неделю назад, у вас почти вдвое быстрее выходит!» – «Ну и что?» – «Как, что? Зачем было мучиться?» Он только улыбнулся.

Слепко умолк. Попутчики, развалившись на мягком сиденье напротив, доброжелательно поглядывали из полумрака. Их стаканы были давно пусты, только у Евгения оставалось еще чуток коньяку на донышке.

– И что, всё? – нарушил молчание Петр Иванович. – А дальше что было?

– Ничего. Я уехал в институт и больше его не видел. Слышал только, что нехорошо с ним вышло.

– Одного понять не могу, – как бы очнувшись, воскликнул Сергей Маркович, – почему нельзя было на следующий день продолжить вчерашние измерения? Положим, установили вы теодолит на то же самое место, выровняли так же, как перед этим было. И еще – ну сбились уровни, к примеру, почему не исправить их и дальше не продолжать?

– Вроде данные тогда недостоверные получались.

– Ну так повторить несколько предыдущих измерений, если результаты совпадут, то и ладно.

– Честно сказать, я теперь сам этого не понимаю. А тогда мне такие вопросы просто в голову не приходили. Я смотрел на Грехова снизу вверх и всему верил.

– Ты сказал, нехорошее что-то с ним вышло, что именно? – спросил Петр Иванович. – Кстати, допивай свой коньяк, я отнесу стаканы.

– Застрелился он на следующий год. Говорили, результаты измерений по всей сети не сошлись.

– Вот-вот, сопли интеллигентские, – хмыкнул Петр Иванович, – насмотрелся я на таких. Между прочим, Жень, мы договаривались рассказывать самое необыкновенное, что с нами в жизни случалось, а ты о чем поведал? Как тебя на заре туманной юности комары покусали?

– Не скажи, Петь, – вступился Сергей Маркович, – что-то есть в этой истории такое... – он щелкнул пальцами, – короче, я считаю, что Женечкина история, так сказать, соответствует. Эти самые геологи всегда казались мне какими-то мистиками. Очень интересно. Очень.

«Еще посмотрим, чего ты сам наплетешь, с бабочкой своей идиотской», – подумал Евгений. Голова его сильно закружилась. Он стянул кое-как ботинки, плюхнулся носом в подушку и провалился в никуда.

Проснулся от грохота открываемой двери. Кто-то из попутчиков заботливо укрыл его одеялом. В купе, благоухая «Шипром», вошел Сергей Маркович в пижаме, с зубной щеткой в руке и махровым полотенцем на плече. Петр Иванович, свежий и чисто выбритый, пил чай. Евгений заставил себя встать и умыться, но бриться поленился – вообще-то, борода у него росла медленно. В коридоре шипел кипящий титан, его тепло приятно смешивалось с прохладными струями воздуха из приоткрытого окна. За стеклом проносились клочья паровозного дыма, мелькали никому не известные серые деревеньки. Поезд дал гудок и стал притормаживать. Задастая проводница с трудом протиснулась мимо него, отперла дверь, с натугой подняла заросшую грязью решетчатую площадку. Сзади уже во всю пихались чемоданами.

– Стоянка – пять минут, – высунувшись наружу, объявила проводница.