Читаем Сгоревший маскарад полностью

Лица моего спутника я не видел. А требовалось ли? Я и так знал, что увижу. Когда-то я и горел желанием развеять эту излишнюю скрытость. Хоть тогда я встречался с другими образами, но прикрываемый ими лик всегда был один и единожды поймав взгляд от потустороннего вестника, я охладел к затее всякий раз выискивать различия между наваждающими меня призраками, так как суть всегда оставалась одной и той же. Взору представало не лицо, а маска. Так и сейчас, я был уверен, что если бы каким-то чудесным образом лучик света упал в пространство под полями шляпы, на «лице» собеседника не дрожала бы не одна мышца, потому как маска – это отражение не жизни, а очередной смерти, какой-то роковой определённости.

Пожав плечами и взяв крен на сорок пять градусов в сторону, неизвестность верно зашагала от меня прочь, проронив напоследок одновременно как успокаивающее, так пуще разжигающее чувство озлобленности:

– В следующий раз уже приду с реквизитами, костюмом и прочей бутафорией. Ох, и чуть не забыл. Чтобы ты сильно не расстраивался, поверь, в этот раз режиссёр не такой строгий. Говорят, будет дозволено делать многое из того, на чём при былом правлении, было табу.

Обронив сих строки, так и не обернувшись, таинственная персона исчезла также тихо, как и появилась. И чтобы объяснить, кто, а вернее, что это было, мне не нужно много слов, достаточно всего одного, да и того, которое уже мною проронено. Ночной визит был ничем иным как посещением меня персоной и столь хладное отношение между нами возникло не потому, что во мне преобладает бесстрашие или отвага, а в связи с тем, что это уже не в первой и по опыту прошлого, я знал, чего ещё стоит ожидать. Два дня… Не шибко то много для разбирательства во внутреннем укладе, но хотя бы что-то.

Поставленный между выбором: провести эти двое суток в занимании себя разного рода мелочами или попробовать исповедаться в текстовой форме, я остановился на втором варианте. И не потому, что доля моего греха казалась мне неизмеримо огромной, а потому, что доселе я подобным ещё не промышлял. Так и рождается этот текст, буква за буквой, с целью развеять туманы прошлого и подготовить меня к приближающемуся настоящему.

ДРУГОЙ

Стоило бы сперва представиться, да толку? Для вас – я ещё один актёр в этой постановке, смело именующейся мною как «Эксперимент». Начало этому театру жесткости было положено более трёх лет назад и вот он всё не может закончиться. Я стал его узником, его яркой звездой, универсальным суфлёром, который мастерски перевоплощается из одного образа в другой. Кто бы захотел расстаться с таким талантливым игроком? Да ни один постановщик! Так и со мной, некая сила всё не хочет расставаться, держит меня подле себя, как собачку на привязи. А что же я? Рвусь ли я с поводка, стараюсь ли разорвать оковы судьбы? Тут тоже всё двойственно. С одной стороны, я не прочь наконец ощутить себя свободным, стать похожим на те сотни проходимцев, не ведающих ни об ограничениях, ни о лишениях; просто берущих то, что им дают, даже не задумываясь при этом, нужно ли им это или нет. По другой причине, ведь с какой-то же целью я всё ещё не разлучаю себя с моим нынешним состоянием, что-то ведь во мне поддерживает связь с театральным действом. Будто бы какая-то неосознаваемая часть меня твердит о правильности всего совершённого и только совершаемого, а для меня это значит куда больше, нежели наблюдение за простодушным людом.

Когда-то я решил поиграть с миром как раз по причине отвращения ко всему реальному. Люди казались до невозможности мелочными, окружающие предметы чрезмерно огромными и несущими в себе столько всего, чего человеку вовсе и не надо, а сам себе я виделся до того изъеденным всем этим, что больше напоминал не человека, а живой труп, без понимания того, зачем его приютили в этом мирке. Со временем, такое критическое отношение подстыло, воспринимать я стал всё проще, но направленность воли осталась та же. Прихоти переводились по тем же траекториям и устремлялись не в мир, а в то, что за ним. Если и стал я более непринуждённо смотреть на окружающих и их быт, то связано это с тем, что даже в самой мелочи, взгляд старался уловить нечто не от мира-сего, какую-то скрытую суть, питающую меня изнутри и заставляющую продолжать ставить театральный эксперимент.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии