Читаем Сгоревший маскарад полностью

Сгоревший маскарад

Многие ли проживают свою собственную жизнь? Многие ли стараются быть самими собой, а не теми одетыми на нас личинами? Об этом задумался и главный герой этого произведения, в одночасье осознавший, что является завсегдатаем одного извечного бала-маскарада. Приходил он на "бал" всегда в разных воплощениях и до того увлекла его вся эта игра в "переодевания", что масочник наш и заметить не успел, как стал рабом своих собственных ликов. Теперь ему предстоит разобраться в себе, вступить в откровения со своим раздробленным "Я", чтобы вернуть то, чем он когда-то обладал и чего незаметно для себя самого лишился – это собственной Жизни.

Dominum Haston Walker

Биографии и Мемуары / Документальное18+

«Итак, ты видишь, слепой иудей, турок и язычник, что в Божестве три лица, ты не можешь этого отрицать, ибо ты живёшь и существуешь в трёх лицах и жизнь свою имеешь в них и от них; и в силу этих трёх лиц в Последний день ты воскреснешь из мёртвых и будешь жить вечно».

ЯкобБёме. «Die Morgenr"ote im Aufgang»1 (1612 г.)

Часы пробили 21:00. Снова режим пошёл под откос… Верно говорят, что ни одно, даже самое жёсткое установление, в отношении как к телу, так и к разуму, не способно уберечь от недуга, особенно такого, который предписан нам самим провидением. Ну да об этом ещё успеется подумать. Сперва стоит разобраться с куда более интригующим. Время проведать мои внутренние горизонты.

Как я и думал, тишина, спокойствие и умиротворяющая гармония. И до чего же отвратно наблюдать такую идиллию! Ах, где же тот былой распорядок мысли? Только посмотрите, стеллажи хоть и содержат в себе те же знания, но что-то с ними не так. А я скажу, что с ними «не так», поредели они! Раньше то тут, то там, да по разным углам, всюду были разбросаны десятки источников знаний, каждый был раскрыт на определённой страннице и мне не составляло труда застать ту или иную мысль в необходимый момент. А что же теперь… Всё прибрано, упорядоченно. Этот порядок ощущается как куда больший хаос, недели то, что предшествовало «генеральной уборке». Обведя взглядом весь этот срам, я решил развеяться. Сейчас чтение только больше погрузило бы в этот универсум порядка, а мне требовалась лёгкость, хотелось почувствовать хаотичность свободной мысли. Вдобавок ко всему, чтиво навряд ли бы подсказало, какова причина очередной вспышки, а понять смысл такого происшествия в данный момент, немного-немало, я готов был приравнять к основной задаче моего существования.

Укутавшись шарфом и накинув плащ, я вступил в предночную стужу. Вечерняя промозглость пронизывала кости до дрожи, дыхание выходило клубами плотного пара, но как-бы не подвергалось моё тело внешним факторам, я всё равно ощущал мир каким-то эфемерным. Окружение нельзя было назвать чем-то действительным. Кружащее вокруг пространство только и было таковым лишь в малых кругах света под фонарными столбами. Относительно всего остального, то взгляд неумолимо впивался в непроглядную тьму – в тень мироздания. Ни закоулки, ни подвалы, ни самый удалённый уголок мира не казался мне столь затемнённым, как город «Ч» в этих промозглых сумерках.

Я знал, что меня поджидают: в переулке, за углом или даже на центральной площади – везде была вероятность встретить собственную тень. Так оно и оказалось. Позади я заметил фигуру в чёрном облачении. Силуэт семенил от одного круга света к следующему, постепенно сокращая до меня дистанцию; вот его шаг становится размеренней, походка выражает горделивость и статность; движение тела кажется до того плавным, что казалось, будто незнакомец не просто не от мира-сего, а словно с приходом в эту бренную реальность, он принёс с собой неведомую потусторонность. Теперь он шагал со мной вровень. Располагаясь по правую руку, мне удалось разглядеть основные контуры таинственного образа: фетровая шляпа, то ли пальто, то ли тот же плащ, что на мне и остроконечные туфли из шерсти пони. Всё одеяние пронизывал не тот чёрный оттенок, что привычно представляется восприятию, а его какая-то модификация, словно бы цвет, прямиком вышедший из бездны, ещё не успевший смешаться со всем тем хроматическим спектром нашего, якобы, красочного мира. Это вновь прибавляло облику незнакомца некую нереальность, но я этому совершенно не удивлялся и его вопрос был также уже слышан мною не раз.

Сомкнув руки в замок, рядом тянущаяся тень подалась вперёд, хорошенько размяла кисти и вместо того, чтобы, как я мог судить, занести на меня руку, процедила всего одну фразу через едва раскрытые губы:

– Готов или снова дать время на реабилитацию?

В любой другой ситуации, встретив такого индивидуума, можно было бы сразу записать его в список сумасбродных личностей, от которых то и дело, что остаётся бежать, лишь бы сохранить свой рассудок. Я же встретил этот вопрос как неотвратимую данность, как рок, как то, что предвосхищалось мною уже за несколько дней. В отличии от большинства, у меня нет той «любой другой ситуации». Моё существование всегда складывалось из таких вот видений, поэтому, что для одного отклонение и опасность, для меня есть само собой разумеющееся.

– Как всегда. День, может два, в зависимости от того, каковы последствия от прошлого греха.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии