Съевшие яблоко

Собственно, он даже не ответил. Женщина и без того все поняла по выражению лица профессора. По его плотно сжатым губам, напряженному движению желваков и невольно образовавшимся складкам на лбу.

Закончив говорить она внимательно посмотрела на собеседника, потом сама себе разочарованно покачала головой и принялась застегиваться. Сухо и скомкано попрощалась, не забыв извиниться за излишние советы. И получив в ответ дежурное, до крайности вежливое прощание, вышла за дверь.

Профессор едва нашел в себе силы соблюсти вежливость. Все в нем кипело и клокотало. Хотя сам он не мог бы точно сказать на кого так негодует, на незадачливого психолога, ненавистных ему неисправимых детей.

Или на собственную наивность, позволившую ему так позорно надеяться на то, чего никогда не могло случиться. Потому что чудес не бывает — дети эти были абсолютно неисправимы и профессор только утвердился в том, в чем и без того был уверен.

23

— Лежат у нас в коробке

волшебные игрушки:

Серебряные звезды,

гирлянды и хлопушки.

Ян, водруженный на высокую табуретку, будто на трибуну декламировал стишки. В самой большой комнате детского сада, празднично украшенной, блестящей, шуршащей и отдающей рябью в глазах, набилась толпа мужчин и женщин, рассаженных по кругу.

Аляповатые украшения, криво вырезанные самими детками из цветной бумаги были развешаны по всем стенам. Денису Матвеевичу на голову то и дело падал конец гирлянды, и профессор с раздражением ее отпихивал. В нос бил запах хвои, мандаринов, какао и манной каши. Стоял шум и гомон.

Новый год уже остался позади. Праздничные каникулы университетской профессуры всегда были короче, чем у других. И в детский садик Денис Матвеевич приехал прямо из Москвы. Чему был только рад.

Впрочем, сам праздник он встретил приятно, даже хорошо. На тридцать первое уехал за город встречать Новый год с коллегами. Имея обширные связи, он каждый год получал по два-три подобных вежливых предложения, но всегда тактично отказывался. Во-первых, будучи закоренелым холостяком не желал смущать не очень близких ему людей. Во-вторых уже привык проводить эту ночь в тишине и покое. Но в этот раз сама мысль о нахождении в доме детей вызвала такое отвращение, что Денис Матвеевич поступившись принципами, согласился поехать за город.

О чем не пожалел, немолодая интеллигентная компания, почти всех в которой он так или иначе знал, домик в запорошенном снегом лесу, и даже комната, хоть и гостиничная, а уютная. Вернулся в город он только на следующий день или вернее сказать, к вечеру.

— Мы елку украшали.

Я встал на табуретку

И три шара хрустальных

повесил сам на ветку.

В садике Денис Матвеевич чувствовал себя глупо и неловко.

Мальчик читал с явным удовольствием. Его звонкий высокий голосок вибрировал под самым потолком. И в этом было что-то неприятно-стыдное. Профессор, обладая тонкой душевной организацией, всегда остро чувствовал и переживал чужую неловкость.

А тем более, если она имела отношение к нему лично. В честь праздника воспитательницы напялили на мальчика белый пушистый костюмчик-комбинезон. С хвостом-помпоном и длинными розовыми ушами, одно из которых не держалось и падало набок, что на взгляд профессора выглядело до крайности неаккуратно и очень глупо.

Однако, взрослые по большей части этому только умилялись, сидящие в зале родители малышей одобрительно улыбались "зайчику" и тот цвел от удовольствия.

Стишок закончился, взрослые приготовились для порядка поаплодировать, и тут мальчик неожиданно не закрыл рта:

— Встали девочки в кружок,

Встали и примолкли.

Дед Мороз огни зажёг…

Сразу возникла небольшая заминка. Некоторые родители поняли в чем дело и засмеялись, воспитательница кинулась к елке, возле которой была установлена табуретка. При виде нее мальчик и не подумал закончить "выступление", но вежливо сделал паузу, уставившись на женщину внимательными глазками-бусинками.

Та с улыбкой наклонилась:

— Янычка, а этот стишок Машенькин. Машенька же тоже хочет почитать.

В углу стояла пухленькая как колобок Машенька в костюме феи, сжимала в кулачке "волшебный" жезл со звездой на конце, сосала леденец и не выказывала никакого желания выходить на всеобщее обозрение.

Все больше родителей в зале смеялись, до Дениса Матвеевича долетали женские голоса, и ласковые, сюсюкающие эпитеты. Один профессор не разделял всеобщего умиления. Он непереносимо конфузился.

А "зайчик" поднял на заведующую личико и громко и уверенно, будто объясняя очевидное, проговорил:

— Машенька плохо прочитает! Она глупая! А я все стишки знаю — все-все!

В комнате раздался смех — Денис Матвеевич пошел пятнами.

Но все остальные только больше развеселились и прониклись к "зайчику". Когда воспитательница, подхватив того под мышки, сняла малыша с табуретки, добродушный, как и большинство излишне полных людей мужчина, сидящий в другом конце зала, засмеялся:

— Да пусть прочитает — мы послушаем!

Мамаши одобрительно рассмеялись, но снятый с табуретки мальчик уже залился слезами. Беззвучный поток потек по раскрасневшимся щечкам, глаза его наполнились горем.