Съевшие яблоко

Мальчик трудился увлеченно. Ерзал на коленках вокруг листа, пыхтя и шмыгая носом, быстро и неумело награждая рисунок десятком мелких, ему одному понятных, деталей. Намалеванная на листе рожа пестрела обилием цветов и резкостью граней. Все было прорисовано тщательнейшим образом, даже обведено.

— А это кто? — женщина внимательно смотрела на рисунок.

— Лесной гоблин! Нам тетя Маина сказку читала! — мальчик гордо посмотрел на рисунок и вдруг всполошился, добавил к физиономии разномастные красные рога и после этого уже остался абсолютно доволен.

Морда на рисунке топорщила бороду, больше похожую на мохнатый веник, смотрела из-под круглых как блюдца очков и неуловимо напоминала стоящего позади и нервно хмурящегося профессора. Ольга Викентьевна с трудом подавила улыбку.

Кроме того, Ян наградил порожденного собственным богатым воображением гоблина разномастными торчащими ушами и усами. С этими деталями рисунок странным образом еще сильнее напомнил пожилого опекуна детей.

Мальчик же открыто и бесхитростно тараторил:

— Он живет в лесу. И у него дубина, — он распахнул ладошки на всю возможную ширину, — во-от такая. И еще он ест маленьких детей и еще овечек и… — и принялся рассказывать, явно мешая воспоминания из прочитанной сказки и собственный вымысел. Легко переходя из одного в другое, не ощущая, где заканчивается рассказанная история, а где начинается фантазия.

Ольга Викентьевна слушала и кивала. Между глаз ее залегла чуть заметная складка.

— Ян, а нарисуй мне дерево. — Она ненавязчиво положила перед малышом еще один лист чистой бумаги.

Мальчик тут же схватился за фломастеры. Через минуту было готово и "дерево".

— А что это за дерево?

— Пальма! — Он гордо в трепетном ожидании похвалы смотрел на гостью. Та одобрительно кивнула:

— Какая красивая. А почему она желтая, у нее что-то болит?

— У него корни кривые, — радостно улыбнулся малыш, — потому что их червяки едят!

В сущности малышу предлагалось спроецировать на рисунок себя, а на мнимые болезни собственные душевные переживания. Что он и выполнял, усердно и простосердечно:

— А на стволе погрызено! И у нее листья падают, — мальчик ткнул пальчиком в верх рисунка, неряшливая мочалка мало напоминала пальмовые листья.

недолгие три года жизни малыша травма наслаивалась на травму.

— Там обезьянка сидит. В очках. И еще у нее красная кофта. И она листики ломает. Прямо вот так! — он проиллюстрировал свои слова жестами.

И как и следовало ожидать, самая тяжелая из них приходилась на вторую треть — смерть матери, детдом.

— А давай его полечим. — Женщина подбодрила малыша улыбкой, — когда ты болеешь, кто тебя лечит?

— Мне Лиза коленку заклеивала, вот тут! — мальчик гордо ткнул в коленку на которой еще виднелась незажившая розовая кожа, — а еще Лиза мне горький чай дает, когда болею и одеялом укрывает.

Ольга Викентьевна провела в доме час, после чего засобиралась, вполголоса, незаметно для детей, дав знать профессору, что теперь хочет поговорить с ним наедине.

— Лиза! — тут же рявкнул Денис Матвеевич, — забери ребенка в комнату.

Та, будто только и ждала команды, подхватилась с кресла. Мальчик застыл, глядя на уходящую женщину полными разочарования и слез глазами, но когда сестра схватив его за ручку безапелляционно потащила в комнату не пикнул. Лиза ушла хмуро и не прощаясь, громко захлопнув за спиной дверь.

Сама Лиза была страшно зла из-за прихода этой женщины. Сердилась за то, что врачиха лезет не в свое дело, сердилась на Дениса Матвеевича. И больше всего на то, что та так интересовалась Яном. Будто с ним что-то не в порядке, будто братишка у нее не нормальный. А Лиза, хоть и не любила брата, но точно знала — все с ним хорошо, он понормальней всех остальных детей в садике и даже лучше их всех вместе взятых. И собиралась с кулаками кинуться, скажи эта носатая тетка хоть слово плохое о Янке.

Кипя от негодования Лиза уселась на стул, с которого ее сорвал окрик профессора. Уставилась в начатое домашнее задание, а понимала в нем еще меньше, чем до того, как старик вызвал их в комнату.

Начала читать, но ни слова не поняла.

"Начертите угол "АОВ"…

В школе Лизе приходилось туго. Маленькой она в садик не ходила, а мать читать не учила. И потому девочка была косноязычной и плохо запоминала. Даже если учила параграф наизусть, могла только повторять слово за словом, как написано в учебнике. Но плохая память неизменно теряла фразы и предложения сколько не бейся над зазубриванием. А потеряв одно слово следующее уже напрочь терялось из сознании Лизы. И она могла только стоять и молчать глядя в пол. И сколько бы учительница не подталкивала ее наводящими вопросами Лиза слышала только смешки в классе и не могла найти в голове ни единой мысли.