Съевшие яблоко

Взрослые кинулись утешать. Ему совали конфеты и игрушки, гладили по шерстяным ушам, говорили ласковые слова и вытирали щечки. Мальчик сжимал в руках новую пожарную машину, подаренную Дедом Морозом, и плакал горючими слезами.

— Ой какие слезы, какие слезы большие у зайчика текут. Иди ко мне, — женщина с первого ряда особенно жалела несостоявшегося артиста. Мальчик неожиданно перестав плакать, уставившись на нее во все глаза. — Посиди-ка рядом, — женщина убрала сумку, освобождая для него место на соседнем стуле.

Воспитательницы, не теряя времени, усадили мальчика, обласканный "зайчик" притих, атмосфера успокоилась — можно было продолжать концерт. Заведующая, воспользовавшись передышкой, поспешно водрузила на пустующий табурет ожидавшую Машеньку.

Все взгляды переместились в сторону елки и остановились на пухлой девочке. Та замерла на своем постаменте внимательно посмотрела на толпу глядящих на нее взрослых, на елку, на зареванное лицо Яна, не вспомнила первую строчку… и тоже залилась воем. К ней за компанию присоединился еще чей-то малыш в другом конце зала. И наконец воцарился уже полный хаос.

Взрослые смеялись и ахали, уговаривали и отчитывали. Игрушки звенели, музыка играла: "…на праздник к нам пришла".

"Тетя, тетя, а я все стишки знаю. Все-все. Давай я тебе почитаю" — Ян донимал добросердечную женщину, посадившую его подле себя. И надо всем этим басисто ревела Машенька. Лицо ее покраснело в цвет свеклы, изо рта текли слюни, из глаз слезы, из носа блестящая жидкая слизь. В липком кулачке она все еще держала чупа-чупс и плача содрогалась складками детского жирка под розовым, сплошь заклеенным стразами платьицем.

И тут Денис Матвеевич внезапно понял, что не любит детей. Понимание это было настолько неожиданным и откровенным, что он даже охнул.

Раньше профессор над этим вопросом не задумывался, полагая, что любить детей положено. Все любят, это что-то такое, что заложено внутри каждого нормального человека: умиляться всем этим складочками, беззубым ротикам, милому картавому говору. А ведь он был хорошим человеком, Денис Матвеевич знал про себя — он человек хороший. Добрый, отзывчивый, где-то даже сентиментальный (он всегда плакал, смотря фильмы, и всегда этого стыдился). Так как же так получилось?

И тут к нему пришла вторая часть так внезапно постигшего откровения — он не любил детей именно из-за этих. Должно быть раньше все было иначе, но стоило ему по доброте душевной, по наивности и сочувствию привести в свой дом конкретно этих детей — испорченных от рождения, порочных и бракованных — как они превратили его жизнь ад и уже начали убивать в нем все человеческое.

Во всем, что в последнее время было не так в его жизни были виноваты они и только они.

24

У Никиты Новый год тоже прошел весело. Сначала ничего не предвещало — мать как обычно наготовила на целый полк, позвала толпу родственников. В той компании относительных сверстников Никиты всего и было, что двоюродный брат и дочь материной начальницы. Но пацан был намного младше, а девчонка уже заканчивала институт — в их возрасте это еще вставало непреодолимой стеной — с ними было не интересно.

Но тут мать неожиданно порадовала — несмотря на то, что последние две недели ругалась с ним каждый день — смягчилась и подарила настоящий ноутбук. Наверняка он просто уже лежал купленным сильно заранее. Тут уж любой праздник пришелся бы ко двору, Никита двое суток не отлипал от его экрана. Плюс — начались каникулы. Не нужно было вставать спозаранок, ходить в школу, делать уроки и беспокоиться о физмате. Он целыми днями предавался безделью, валяясь перед телевизором или играя на ноутбуке. К тому же мать с чего-то раздобрилась и отпустила денег на кино, на боулинг — съездили с ребятами в Москву. В общем каникулы весело шли, особенно когда мать наконец вышла на работу и перестала маячить перед глазами и пытаться хоть как-то призвать к порядку. О Лизе он в те дни не вспоминал.

Теперь уже можно было даже кровать не заправлять до вечера. Никита как раз подумывал — то ли фильм посмотреть, то ли в игрушку сразиться. Но парня неожиданно оторвал звонок в дверь.

Мать прийти не могла — рано еще. А больше вроде некому. Никита нехотя поплелся в коридор, сдерживая по дороге зевоту. Глянул в глазок, но никого не увидев скучно бросил:

— Кто там?

Не расслышал ничего кроме какой-то возни, решил, что малышня балуется и уже раздражённо рявкнул:

— Вы к кому?

А в ответ раздалось еле внятное:

— Мож… но… к тебе?

Лиза.

Никита сглотнул:

— А… да, конечно, — и торопливо принялся отпирать дверь, — мать на работе, она до …

Открыл и умолк не договорив.

Она стояла посреди коридора, в полумраке. Без шапки, без шарфа, в расстегнутом пальто, под которое набился снег и теперь подтаявшими каплями блестел на воротнике и шее. Сжимала покрасневшие от мороза пальцы. Дрожала и не поднимала головы.

— Ты откуда? — только и смог проговорить Никита, делая шаг назад и предлагая войти.

Но девочка не шевельнулась, продолжала стоять на коридорном коврике, стискивать пальцами полы пальто и смотреть в пол.

— Заходи, чего стоишь… — повторил парень.