– Это довольно низкая планка, тебе не кажется? Я хочу сказать, я рада за тебя, что она не в коме…
Феликс рассмеялся, увидел, что она тягуче ухмыляется от удовольствия.
– Она политически здравая, расово здравая. Она понимает борьбу. Здравая.
– Она бодрствует и понимает. – Анни закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Рада за тебя.
Но какое-то выражение властности на ее лице вывело Феликса из себя. Он закричал:
– Ты ничего в жизни не умеешь, кроме как глумиться! Все, что ты умеешь! Чем таким невероятным ты занимаешься? Чего ты добилась?
Анни открыла один испуганный глаз.
– Что я… Что за чушь ты несешь? Да я же всего лишь пошутила, черт возьми. Чего именно я должна добиваться?
– Я спрашиваю, какая у тебя цель? Какой ты хочешь, чтобы была твоя жизнь?
– Какой ты хочешь, чтобы была твоя жизнь? Извини, я нахожу твой вопрос грамматически странным.
– Иди ты в жопу, Анни.
Она снова попыталась отделаться смехом и потянулась к его запястью. Но он оттолкнул ее руку.
– В тебе нет никакого смысла, так? Я пытаюсь сказать тебе, как складывается моя жизнь, а ты только глумишься. Бессмысленная. Ты бессмысленная.
Получилось грубее, чем он хотел. Она поморщилась.
– Я думаю, ты очень жесток. Я только пытаюсь понять.
Феликс заставил себя успокоиться. Он не хотел быть жестоким. Он не хотел, чтобы его видели жестоким. Он сел рядом с ней. Он заранее приготовил речь, но еще его не отпускало ощущение, что они оба говорят по сценарию, что на самом деле она подготовилась так же, как он.
– Я устал жить как жил. Я чувствовал себя так, словно участвую в какой-то игре, застрял на уровне; и я на этом уровне хорошо проводил время… но, послушай, Анни: даже ты сказала бы, что это уровень с кучей демонов. Кучей демонов. Демонов и…
– Извини… ты разговариваешь с добропорядочной католической девушкой, которая…
– Дай мне договорить! Хотя бы раз!
Анни безмолвно кивнула.
– Ну вот, потерял нить.
– Демоны, – сказала Анна.
– Да. И я их убил. И это было нелегко, а теперь они мертвы, и я завершил этот уровень, и пришло время перейти на другой. И вопрос даже не в том, чтобы взять тебя на следующий уровень. Ты явно туда не хочешь.
Такую речь он приготовил. И теперь, когда он ее произнес, ему уже не казалось, что она так изощренно глубока, какой была в его голове, и все же он видел, что какой-то эффект она произвела: Анни вышла из позы йоги, глаза ее широко раскрылись, руки она расплела, и теперь они лежали на полу.
– Ты слышишь? Следующий уровень. Я готов играть дальше. Люди могут всю свою жизнь проводить в размышлениях. Я мог провести свою жизнь в размышлениях о какой-нибудь случившейся со мной ерунде. Так я и делал. Но пришло время перейти на следующий уровень. Я к этому готов.
– Да-да, я поняла твою метафору, можешь не повторять. – Анни закурила, глубоко затянулась, выдохнула через нос. – Жизнь, Феликс, – это не видеоигра, в которой ты набрал столько-то очков – и уже на другом уровне. Да и вообще нет в жизни никакого следующего уровня. Плохая новость в том, что в конце все умирают. Игра окончена.
Несколько облачков, остававшихся на небе, плыли к Трафальгарской площади. Феликс посмотрел на них, надеясь, что на лице у него в это время возвышенное выражение.
– Что ж, это твое мнение, так ведь? Каждому позволено иметь свое мнение.
– Мое, Ницше, Сартра, многих людей. Феликс, дорогой, спасибо, что пришел ко мне для своего «серьезного разговора», спасибо, что поделился мыслями о боге, но мне сейчас наскучило говорить и хотелось бы знать: мы с тобой сегодня будем трахаться или нет?
Она игриво ухватила его за ногу. Он попытался встать, но она принялась целовать его щиколотки, и он вскоре опустился на колени. Он потерпел поражение и винил в этом ее. Он без всякой нежности взял ее за плечи, и они вместе отползли к краю стены, где, как они решили, они ниоткуда не будут видны. Он сжал в кулаке прядь волос Анни и попытался жестко ее поцеловать, но она владела талантом обращать всякое злонамеренное движение в страсть. Они подходили друг другу. Так у них было всегда. Но какой был смысл в том, чтобы подходить друг другу именно так, а не иначе? Он почувствовал ее руки на своих плечах – она толкала его вниз, и вскоре его лицо оказалось на уровне ее шрама – ей удаляли аппендикс. Он ухватил ее ягодицы. Сжал обеими руками и вдавил свое лицо в ее пах. Ему было четырнадцать, когда Ллойд объяснил, что удовлетворять женщину ртом – негигиенично, унизительно. Только под дулом пистолета – так считал его отец, да и то только после того, как все волосы будут сбриты. И до Анни у него этого не было. Годы следования отцовскому наставлению оказались преданы в один день. Он подумал, что бы сказал Ллойд ему теперь, когда его нос уперся в изобильные заросли прямых волос, и он ощутил языком странный вкус.
– Если он тебе мешает, вытащи!