Северный Удел

Свернув, полутемным коридором я прошел до комнат прислуги. Там дым стоял коромыслом, громко плакал ребенок. Сновали женские фигуры. Гуафр, подумал я, с ними-то как? Кровь низкая, может, не тронут? И стиснул зубы.

Не дам. Сколько смогу, никого… Что-то ты рано сдался, Бастель. Тоже червячок слабости?

В людской было пусто. За длинным общим столом одиноко хлебал суп молодой парень с соломой в волосах, в поддевке без рукавов.

– Где все? – спросил я его.

– Кто под дверями подслушивает, что левернский обер-полицмейстер господам говорит. А кто и по хозяйству занят.

– Плотника видел?

– Не-а.

– Пошли со мной.

– Ку…

Парень узнал меня и подскочил на лавке, будто ему подпалили пятки.

– Господин Кольваро, – залепетал он. – Извините, я думал, это кто-то из фамильных слуг. А это вы. Я бы сразу…

– Помолчи, – скривился я. – Нужны доски, гвозди и молотки.

– Так это в пристройке, у винного подвала, – подхватился парень.

– Стой! – остановил я его. – Найди еще человек шесть-семь свободных, сочти окна по первому этажу, соответственно, сколько досок нужно, чтобы заколотить их намертво, доски сносите в черный торцевой ход, складывайте у кладовок. Ждите меня там.

Парень кивнул, шмыгнул носом.

– Господин Кольваро, говорят… говорят, чудища на нас идут. Правда это?

– Сейчас как выжгу жилками за чудищ!

– Но ведь если окна…

– Брысь!

Я притопнул ногой. Парня сдуло. Вышедшая из кухни баба осенила его спину Благодатью. И меня заодно.

Так, плотник.

По узкой лестнице для слуг я поднялся наверх, миновал короткий загиб, в котором благородно темнел комод и белели блюда, и очутился в нише перед тесно сгрудившимися у высоких боковых створок в бальную залу мужиками.

В щель слышался голос Сагадеева:

– …торяю, дело сугубо… но напомню… защищать государя…

Он закашлялся, в сюртучном мельтешении кто-то поднял руку, заговорил в сторону обер-полицмейстера – бу-бу-бу, ничего не разобрать.

– Сурьезное дело, – почесал темечко один из мужиков, обернулся на меня, задергал остальных: – Извините, господин, мы это…

Они выстроились передо мной. Бородатые, сутулые, в тапках, чтоб не пачкать господский пол. Пятеро.

– Интересно? – спросил я.

– Так ить кто нам что скажет? – уставясь в пол, пробормотал чесавший темечко. – Вот и приходится это…

Он зыркнул исподлобья. Куцые рыжеватые волосы, низкие серые, с легким белым проблеском жилки.

– Плотник кто?

– Он.

Ко мне вытолкнули косолапого мужичка, враз побледневшего, в штанах, рубахе да длинном пиджаке.

– …долг каждого, – донесся голос Сагадеева. – …ругой стороны… …мертельно опасно, и у государя нет желания…

– Ступай вниз, – приказал я плотнику. – Там носят доски, надо заколотить окна первого этажа. Понял?

Мужичок кивнул.

– Чем быстрее, тем лучше, – добавил я. – До темноты. Двери пока не заколачивать, но доски держать.

Плотник, коротко поклонившись, закосолапил вниз.

– Теперь вы… – Я оглядел оставшихся. – Идете в распоряжение Лопатина, раз других дел нет. Что прикажет, то исполняете. Ну!

Толкая друг друга, мужики сыпанули по лестнице.

– Господин, – приотстав от остальных, обернулся со ступенек рыжеватый, – вы хоть скажите, нам-то как – хорониться или бежать?

Я задумался:

– Вечером с женами, с детьми перебирайтесь в деревню. Здесь вы все равно будете бесполезны. И до полудня даже не показывайтесь. Ясно?

– Ясно, – повеселел рыжеватый.

Рука его, направленная на меня, провела по воздуху сверху вниз.

И этот с Благодатью. Верят, что понадобится? А сам-то я верю? Нет, не верю совсем.

Обогнув скрывающий нишу выступ, я вышел в широкий коридор.

Серый свет лился в окна, серыми квадратами лежал на мраморных плитках пола. Было пусто и грязно, словно осенью, перед выездом в город.

У вторых, парадных, дверей в бальную залу стоял пехотинец. Увидев меня, вытянулся, перехватил винтовочный ремень.

Усатый, бывалый. Ус завит по старой пехотной моде.

– Что там? – спросил я его, качнув головой на двери.

Из залы слышался неразборчивый гул.

– Кричат.

– О чем кричат?

Пехотинец усмехнулся:

– Умереть боятся. Государь у них теперь сам по себе, а они сами по себе.

– А ты? – спросил я.

– Все под Благодатью ходим, – шевельнул плечом он. – Умереть за государя не страшно. Страшно как они. Я думал, раз кровь высокая…

– Я тоже. Такие уж времена. Гнилые.

Пехотинец хотел возразить, но осекся.

Конечно, это не времена – это кровь у людей с гнильцой, с жирными пепельно-черными жилками. Или даже коричневыми – звериными. Я понимаю.

Но молчи. Молчи!

Впереди по коридору зашелестели шаги, к ним прибавились новые, их догнал торопливый топот и запаленное дыхание, а через несколько мгновений из боковой арки вывалилась толпа, производящая все эти звуки.