Северный Удел

От него осталась только нижняя обгорелая половина, сползшая в большую овальную выемку. Здесь стояла пустая ванна, в которой Майтус сделался кровником. В ванне ловила отблески свечей мутная, припахивающая вода. Наверное, чтобы ничего до моего осмотра не нарушать, ее побоялись слить. Колыхалась на крючке портьера, в нише чернели отцовские инструменты, у лестницы, ведущей на широкий балкон второго этажа, громоздились стеллажи.

И опять всюду была кровь.

Само расположение комнат указывало, что отец отступал вглубь, с боем отдавая помещение за помещением. Но я совершенно не видел, как это происходило.

Фон зашкаливал.

Какие-то остаточные жилки, словно пыль, висели в воздухе. Отсвечивал пол. Все эти книги, стулья, стекло всюду, все эти сбивающие с мысли метки…

Я не мог сказать ничего определенного.

– Здесь еще, – остановился дядя.

И мы с Тимаковым, будто под гипнозом, шагнули к нему. Тени наши расползлись по стенам, по-родственному сливаясь с темнотой, клубящейся вокруг.

Под балконом и лестницей отец хранил свою коллекцию находок. Сейчас она представляла собой груды хлама, кучи щепы, камня и металла.

Где-то здесь стояла и модель «Касатки».

Когда шторы были раскрыты, солнечный свет золотил выбленки на вантах и настил палубы. На парусах, закрепленных проволочками, выгибаясь, тянулся к небу черный, в белых пятнах морской зверь.

– Опа-па, – протянул Тимаков, подаваясь назад.

– Да, – сказал дядя Мувен.

Свеча его давала нечеткое пятно света, в нем желтел чешуйчатый бок и слегка золотилась поджатая, размером с человеческую ногу, похожая на птичью лапа. Острые, загнутые черные когти, перепонки, тигрового окраса бедро.

Я повел своей свечой в сторону.

Странное существо не имело головы. Узкая грудь его была размолочена, чешуя сорвана пластами, открыв бледно-зеленое мясо, глубокая рана обнажала ребра. Из-под тела выглядывало костистое узкое кожистое крыло. Другое крыло было, видимо, вырвано.

– Гарпия? – спросил Тимаков.

– Скорее, виверна, – сказал я и подсветил ему длинный змеиный хвост с шипом на конце. – Перьев нет. Но лапы птичьи.

– Ваш, с усиками, тоже удивился, – сказал дядя Мувен. Он подступил ко мне: – Я никогда не видел у Аски такого чудища. Я вообще не видел, чтобы он вдруг… Бастель, он же с гомункулюсами дела не имел!

– Н-да, – Тимаков присел, провел по боку мертвой виверны пальцами. – Не имел, а кровь Кольваро между тем чувствуется.

Я прошелся, пытаясь разыскать останки «Касатки».

Разгром проступал из темноты и стыдливо прятался в ней же. Кособочились тумбы, лежали книги, лоскутами ползла стенная обивка, чернело обожженное дерево. В простенке между нишами полопалась штукатурка.

И опять я не видел ничего.

Даже нить виверны, тонкая, почти невесомая, обрывалась в локте над ней. Куда тянуть, что тянуть? Долго я ехал…

Дядя Мувен подобрал опрокинутый стул.

– Вот, Бастель, – сказал он, сев, – никаких следов, ничего.

– Следов-то много, – поднялся Тимаков. Он достал из брючного кармана платок и вытер грязные пальцы. – Только вот толку с них…

– Я тоже не вижу, – сказал я.

– Здесь есть резон, – Тимаков подошел к окну и слегка отогнул край черной занавеси, посмотрел наружу и заправил занавесь обратно. – Ваш отец, возможно, хотел все запутать.

Лицо его выплыло из темноты к моему. Блеснули, поймав свечные огни, глаза.

– Возможно, он хотел…

– Защитить меня? – спросил я.

– Помилуйте, – сказал дядя Мувен со стула, – на нас же напали в «Персеполе»!

Тимаков скривился:

– Да, это да.

Он отошел, через несколько мгновений раздались постукивания. Слева, справа по стене.

– Это тоже проверяли, – вздохнул дядя Мувен.

– Человек не может исчезнуть просто так, – объяснил Тимаков свои действия. – Здесь должен быть тайный ход.

– Тогда он был одноразовый, – сказал я.

– Возможно.

Тимаков выбрался из-под лестницы, темной фигурой, лишь слегка замазанной светом, промелькнул у наваленных горой стеллажей. Снова раздались стуки. Дядя Мувен поворачивал за стуками голову.

– Георгий, – сказал я, – я все здесь обползал в детстве. Есть один – винтовая лестница, но она была комнатой раньше.

– Так давайте искать.

– Что?

– Что? – Тимаков вновь подскочил ко мне. Накладная борода его оказалась измазана чем-то белым. – Вы – как болван деревянный, Бастель. Как голем. Извините, конечно, но у вас все-таки пропал отец…

– И я должен рыдать и заламывать руки?

Тимаков посмотрел странно:

– Землю вы рыть должны.

– Более двух недель прошло, – сказал я. – Все выцвело, высохло, смешалось, вы же сами видите, как тут все…

– Не знаю, – капитан дернул щекой. – Вы должны действовать.

– Сначала я бы хотел подумать.

– А разве у высшей крови не наоборот? Ну вас, Бастель!

Тимаков махнул рукой и скрылся в дверном проеме. Под ногами его захрустел стеклянный мусор. Шаги звучали все тише, тише, и я решил, что он в раздражении вышел вон из крыла.

– Ах, Аски, Аски, – пошевелился дядя.

– Как ваш пансион? – спросил я.

– Оставили в прежнем размере. Террийяр лег грудью. Да что пансион… – Дядя вздохнул. – Тут все дела никуда… ты идешь, Бастель?

Он встал.