Северный Удел

Отступление

Новый выстрел слышится глухим коротким рыком.

Мне хочется посмотреть, кто это стреляет через подушку, но я не могу согнать с глаз противную пелену.

Перьев будет много, думается мне.

– Бастель!

Хлопок по щеке приводит меня в чувство. Пелена спадает, и лицо моего друга Игоря Баневина, освещенное факелом, надвигается сверху. Губы его складываются и растягиваются, но, кроме окрика, я так больше ничего и не могу услышать. Кажется, он говорит: «Очнись! Не закрывай глаза!» Во всяком случае, я бы говорил именно это. Никаких сюсюканий, когда ты при смерти. А я при смерти, я знаю. Кровь не слушается.

Голову мою поворачивают, и я вижу уже Терста.

Радость почему-то течет горлом, горячая, выплескивающаяся красным фонтанчиком. Не слышать начальство – это уж совсем никуда, непрофессионально, поэтому я напрягаюсь из последних сил.

– Игорь, – Огюм Терст зол и растерян, – Игорь, я же просил тебя приглядывать!

Это не мне, это Баневину.

Баневин оправдывается. Он был рядом. Он только чуть-чуть не успел.

– Он сейчас умрет, – говорит Терст. Глаза его щурятся. Я вижу, как жилки его крови пытаются перехватить свободный исход моей.

Не удалась дуэль, думаю я.

Под ногой у Терста что-то хрупает, но никто, кроме меня, не обращает на это внимания. Да и я не уверен, что это сторонний звук. Вполне возможно, что хрупает во мне. Только упорно кажется, что перед тем, как исчезнуть с обрыва, Эррано Жапуга что-то стеклянное держал-таки в руке. Или не держал? Тяжело вспомнить.

– Что ж вы, Бастель!

Это уже мне.

Терст чуть не плачет. Света прибавляется. Кто-то еще, усатый, в мохнатой шапке, маячит в отдалении. Или это не шапка, а копна волос?

– Дыши! – хватает меня за грудки Терст. – Сучий ты сын, дыши!

Я пытаюсь. Все-таки приказ.

– Игорь! – орет Терст. – Давай его в домик при казарме. Живо!

Меня поднимают, и все трясется. Трясется небо, усеянное скачущими звездами, трясутся и шелестят акации, в падучей колотятся окна проносящегося мимо длинного караванного дома.

Жизнь уходит из меня.

Я то пропадаю, то появляюсь и, очнувшись в очередной раз, удивляюсь желтому потолку. Я лежу на полу, кто-то дергает из-под меня остатки рубашки.

– Ложись! – командует Терст.

Рядом со мной устраивается Баневин.

– Вскрывай правую руку!

– Ему? – спрашивает Игорь.

– Себе! – Терст страшен, он вращает глазами, щека у него в крови. В моей крови. – Единственное, что можно сделать, это перенос. Слышишь, Игорь?

– Слышу.

– Ты умрешь, – вдруг совершенно ледяным тоном говорит Терст. – Ты умрешь для всех. Ты станешь Бастелем Кольваро. Ты чуть повыше его, но все остальное… Все остальное изменит кровь. Я сейчас подрежу здесь… и здесь…

Тьма. Свет.

– Самое важное, – шепчет Терст, – терпи. Будет больно. Я сейчас жилками заставлю кровь Кольваро течь в тебя. Она даст тебе и память его, и знания. Вылепит заново лицо. С эмоциями будет похуже. Но это не страшно. Бастель Кольваро будет жив, а значит, сломаются планы тех, кто хотел бы видеть его мертвым. И у меня будет время, у нас будет время… Понимаешь? Если слышишь, кивни.

Я киваю.

Или не я? Неясно, кто я. Игорь Баневин? Бастель Кольваро? Оба вместе? Некий экспериментальный гомункулюс?

Боль сжимает сердце.

Красную пелену перед глазами пронзают тонкие арки жилок, по которым струится кровь. От меня ко мне.

Холод стекает с правой руки.

– Терпи!

Я. Я… Я – Бастель Кольваро.