Северный Удел

– Третья была подписана неким Петром Гослем. Это один из Гебризов, но не основная ветвь. Я знаю их фамильные знаки, они мало различаются.

– И что Госль?

– Там про кэхе, в основном. Что она шепчет, что с ее помощью можно превращать людей в «сосуды»…

– В пустокровников?

– Да. Я подумал, бред, – отец поежился и запахнулся в накидку. – Я ту страницу не слишком внимательно… Что-то о призыве, о подчинении.

– Ты знаешь про смуту при Волоере? – спросил я.

– Триста лет назад? Исследовал. Темный, непонятный период. Очень мало свидетельств. В основном, памятники и дома.

– А знаешь, что Гебризы с того времени сдают кровь государю императору на проверку?

– Нет. То есть… – Отец задохнулся, качнул головой. – Значит, и тогда тоже… Что ж, возможно, мы обречены ходить по кругу. – В голосе его послышалась грусть. – Когда мы с Мувеном нашли тот самый холм со склепом, с Ша-Лангхма, меня обуяло такое чувство… Будто подо мной тонкий лед. Страшно и восхитительно. Бездна под ногами. А в бездне – Бог! У меня, у старого дурака, тогда же помутился рассудок. Я подумал, что должен явить… Как предтечу, как экспонат, как окаменелость. Мне хотелось перевернуть души правдой. Я грезил об очищении. Но Террийяр, представь, не дал денег на ассамейскую экспедицию.

– Да?

– Сказал, что вывести капитал из дела, из концессий он может только с согласия Анны-Матильды. А потом и вовсе забрал таблички на экспертизу.

– И что?

– И сжег. Сказал, что сжег. И таблички, и дневники мои. Все. Он оказался разумнее меня и сразу понял, что представляет собой это знание. Потом… – Отец вздохнул. – Потом все закрутилось, матушка твоя взяла меня в оборот, то вот павильон, то еще что. Сенокос, хозяйственные работы, у Мари помолвка. Затем чудесная, одна из чудеснейших зима. Смерть Меровио в конце января меня даже не насторожила. Слухи бродили, но я как-то… Хотя присутствовал на похоронах. А вот когда Иващин в опиумном клубе…

Он потер ладони, словно замерз.

– Прочитал в газете? – спросил я.

– Что? – Отец как-то по-птичьи наклонил голову. Глаза его виновато моргнули. – Да, там смаковали подробности. Всюду кровь, безумный убийца… Еще плохонький отпечаток снимка. А у меня сложилось: Штольц, Иващин… Двое из семи фамилий. Хотя до конца во все произошедшее я не могу поверить и сейчас. А уж тогда… Будто ожил тысячелетний голем, уже проросший, прихваченный к земле временем и с высохшей, вытертой кровью хозяина. Ты смотришь на него, думаешь: да, управляли же такой махиной когда-то. А он вдруг раз – и шагнул.

– И ты связался с тайной службой?

– Да. С этим… похожим на божка. Круглолицым, с усиками.

– Терстом.

– Только я не стал ему рассказывать про Сонгинкхана. Я сказал, что фамилиям, возможно, грозит опасность. Что это связано с некими произошедшими в глубоком прошлом событиями. В общем, выставил себя сумасшедшим историком.

– Терст не поверил.

Отец хмыкнул:

– Он принял к сведению. Он был прагматик. У него на глазах никогда не оживали тысячелетние големы.

Я подумал: а я поверил бы?

Громатов убивает Штольца. Где здесь прошлое, тем более древнее? Экстраординарное сумасшествие, помутнение. И найденный впоследствии труп Громатова это только подтверждает. Да, явление редкое, но и все.

Тут ближе к Мефисто, разве что. К лентам, к Зоэль. К восстаниям в Полонии с массовыми помешательствами жителей.

– Мы не знали, от кого защищаться, – сказал я. – Ты зря не сообщил ему про кэхе.

– Бастель, у меня и текста-то не осталось! Я поздно вспомнил и о кэхе, и о том, что с ней можно сотворить. Я ведь, честно говоря, думал лишь про месть, а не про то, что кому-то захочется кровью оживить Бога!

– Увы, захотелось. Знаешь, кто это?

Отец ссутулился:

– Знаю. Он проезжал здесь раза четыре.

– А его кровник?

– Вчера. Там много «пустых». Они должны вот-вот разобрать заваленный вход.

– Значит, мне нужно к склепу, – сказал я, приподнимаясь.

– Одному?

– А больше некому.

– Ты уверен? – опасливо поинтересовался отец.

– Не в этом дело, – сказал я, кое-как натягивая мундир.

Не в этом. Даже если мы все поголовно предатели, подумалось мне, дело в том, что эта Твердь и Основа и что-то там еще тоже хочет прийти через кровь. И ее будущее пришествие уже с лихвой оплачено моими друзьями и недругами, доктором Репшиным, Костой Ярданниковым, Тимаковым, безымянными крестьянами и солдатами.

Хочу ли я такого Бога? Такую новизну?

Не хочу, решил я. И веселая злость разгорелась во мне. Бастель, ты еще не умер. За тысячи лет Сонгинкхан не сумел возродиться ни разу. Какие бы тексты ни были писаны, кто бы ни ходил в провозвестниках – ни разу. Значит, у него и сейчас ни одного шанса нет.

– Как мне добраться?

– Лучше по реке, – сказал отец. – Здесь спуск в воду и лодка. Если постараться, можно добраться за час. Вниз по течению идешь до Белого Камня, он издалека виден, пристаешь к левому берегу и пятьсот шагов на запад.

Я закрыл глаза.