Северный Удел

Когда-то в детстве отец рисовал мне карту, похожую на одну из карт Суб-Аннаха. «Смотри, – говорил он мне, – это юг, Ассамея, Инданн, Эристан, прочие страны». Из-под его руки, вооруженной пером, распускался и забирал вправо хвост неведомой птицы. «Выше – наша империя, неведомые, неизученные еще земли за Сибирью и Европа, всякие Астурии, Спаны, их как гороха». У птицы прирастало к хвосту тело и крылья – худосочное левое и широкое правое. «А север?» – спрашивал я. «Север? Там холодно, – помедлив, отвечал отец. – Там ледниковые озера, тундра, кочевые племена оленеводов. На севере ничего нет».

– Ничего нет, – пробормотал я.

Небольшим конным отрядом мы двигались по раскисшей от дождя дороге. Впереди то мелькал, то пропадал за поворотами, за желтеющим перелеском деревянный мост.

Один из отставных жандармов хорошо понимал в следах. Мы периодически останавливались, и он, седоусый, высокий, пускал лошадь чуть вперед, наклонялся и внимательно разглядывал склизкую, обманчиво застывшую наплывами дорожную глину.

Сахно затем передавал:

– Две повозки, и люди еще шли по обочине ночью. И человек за ними. Но позже.

Шнуров, думал я.

Диана Зоэль сидела в седле по-мужски, подвязанный лентой конь повиновался ей беспрекословно.

Дорога отпустила рукав к спрятавшимся между елок деревенским домикам, коричневый от грязи столб обозначил наше удаление от столицы на еще одну версту, по пути затемнела крыша постоялого, совмещенного с почтовым дома.

Недостроенный частокол встретил нас первым.

За частоколом стоял навес с завалившейся на бесколесный левый борт каретой. В кустах рыжела будка отхожего места.

Двери дома были распахнуты настежь, ошалелая курица сидела на крыльце.

Двое жандармов, спешившись, пробрались на задний двор. Седоусый следопыт узил глаза, больше заглядывая на мост в ста шагах, чем интересуясь следами вокруг.

Урядник, соскочив с коня, согнал курицу, и та, закудахтав и хлопнув крыльями, слетела под крыльцо.

– Хозяева…

Урядник заглянул в низкое окошко у двери.

– Да нет там никого, – сказал Тимаков. – Я проверил жилками.

– Ночуем? – спросила Зоэль, легко спрыгнув на землю.

– Ночуем, – согласился я.

Жандармы зашли в дом.

Я по привычке потянулся к поясу, но вспомнил – нет моего «Фатр-Рашди», увы, нет. Пришлось снять притороченный к седлу карабин.

С заднего двора раздался свист.

– Ребята! Господин урядник!

Мы рванули через дом. Мелькнули веером рассыпанные письма, одеяло на полу, кастрюля на боку с вывалившимися вареными картофелинами. Урядник с размаху наступил на одну каблуком – брызнула желтая мякоть.

На дверях в постоялую половину блеснул свежим железом замок. Низкая притолока, дух квашеной капусты из кладовки. Темные сени, а за ними – клонящийся к вечеру день ранней осени, двор, конюшня – благодать, если на две лошади.

У загончика с мемекающей козой голова к голове лежали, судя по форменным сюртукам, почтовый смотритель и мальчишка-егерь, совсем молодой, лет пятнадцати. Оба были заколоты, сено, земля чернели кровью. Севший перед ними жандарм пощупал шеи, тронул за руки, обернулся:

– Холодные уже. Окоченели.

– Шнуров, – выдавил я.

– Коня взял, – вышел из-за моей спины следопыт. – Злой человек.

Он прошел мимо, острым взглядом проверяя стойла и пиная сапогами удобренную лошадиными «яблоками» землю. На мертвецов не смотрел.

– Шкуру с него, с живого! – пообещал Сахно.

– Далеко не уйдет, – следопыт посмотрел на меня. – Конь старый, раскованный. Почтовые, видимо, отдавать не хотели. Ну он их и…

– Догоним? – спросил я.

– Через час-полтора стемнеет, – жандарм посмотрел на небо. – Разница – часов пять сейчас. Лучше заутро выехать, чтобы не впотьмах. А там, глядишь, и поравняемся.

– Так, Хохлов, Пагуба, – распорядился урядник, – похороните почтовых. Там, за частоколом. Симашов, на тебе кони. Кулев, Макаров, – ужин.

Подчиненные разбежались.

Я, Тимаков и Зоэль зашли в дом. Капитан, помявшись, сбил замок с постоялой половины. По пыльному, давно не метенному полу мы прошли мимо стойки и шкафа с бутылями. Диана села за стол к забранному ставнем окошку. Я примостился напротив, зажег спичкой свечной огарок в плошке. Тимаков поднялся по лестнице и, проверяя комнаты, исчез в коридоре.

– Маячок на сколько держите? – спросил я Зоэль.

Диана пожала плечами:

– Когда как. Когда пять миль, когда двадцать.

Я перевел мили в имперские версты и мысленно присвистнул. До пятидесяти верст. Мы разве что кровника на таком расстоянии чувствуем.

Низкое, казалось бы, искусство.

– Почему именно ленты, ткань? – спросил я.

– Господин Кольваро, – Зоэль провела пальцами по воздуху над свечой. Огонь поплыл за ними, выгибаясь колючим завитком, – не ждите, что я вам что-либо скажу. Мы враги, всего лишь заключившие перемирие.

– Я это помню, – сказал я. – Но вы точно…

– Он там, за мостом. Далеко, но отклик есть.

– Просто за верфью почти нет жилья.

– Не могу вам сказать, почему он идет туда, – Диана подняла руку к лицу и отдернула. – Ужасно хочется стереть вашу метку.

– Терпите.

В двери заглянул урядник:

– Через полчаса – ужин. В кладовой ребята мясо нашли, так кашу заправят. Почтовым-то уже ни к чему.