Северный крест

– Ты послухай, какъ сотворила её. Я пару дней тому назадъ раба отправила во поля во далекія – съ порученьемъ. Долго-долго траву-мураву осматривалъ онъ, ища что надобно: скудно небо дождьми нынче. Крины собралъ онъ рдкіе-прередкіе, блые да синіе – мелкіе, видомъ пречистые, цвтутъ недолго, но благоуханье источаютъ великое; да одинъ цвточекъ червленый; звать его берегунъ-трава, растетъ въ эту пору подъ деревцемъ однимъ лишь (его еще упомнить надобно); цвтъ – аки зорька румяная; ростомъ малъ, да пахнетъ какъ – словами не опишешь. Безъ берегунъ-травы мазь въ диво не претворится; а остальные крины ненадобны и даже вредны для сего. Повезло теб, что цвлъ онъ въ сіи дни. Собрала я траву-мураву воедино; въ рукахъ вертла – ажъ горяча стала; посл рзала; потомъ сушила; истолкла въ порошокъ и съ масломъ оливковымъ смшала; перо птицы черной добавила, въ пыль загодя обращенную. А въ окончаніе горсть землицы святой къ сему прибавила, смшавши всё воедино: землицы, по коей Самъ царь нашъ батюшка Имато ходить изволилъ съ годъ назадъ. А когда мазь варилась, творила я заклинанія. Такъ и мазь цлебна родилася: незримая, но многомощная въ своей сил, потому – врь мн! – угаснетъ его нежеланье.

– Мати, экъ ты постаралася заради мя!

– Благодари, ежли вспоможетъ въ дл любовномъ, ежли боль изъ сердца изгонитъ.

– Кабы вышло-то! – Люблю Касату пуще жизни своей, пуще Солнышка святого.

– Коли любиши – мажь перси свои.

Ира, раздвшись, покрывала густымъ слоемъ нсколько блдныя свои перси; мазь хотя и источала густое, терпкое благоуханіе, цвточное, дурманящее, жгла плоть, но жгла её для плоти ея, а знахарка тмъ временемъ приговаривала: «Цвты, вы – начало всего, цль и смыслъ земли, лучистые, легкіе, благоуханные. Цвты, вы – начало всего, цль и смыслъ земли, блые, чистые, нжные. Цвты, вы – начало всего, цль и смыслъ земли, живые, пышные, свжіе». Также она произносила и неудобь-произносимыя заклятья.

– Всего надобно три раза помазать; какъ подсохнетъ – смой, а смывши – еще два разка обмажься – по обычаю по старинному, – напутствовала знахарка.

– Благодарствую, Мати.

– Но ты не серчай, ежли не поможетъ: ибо ворожишь сердце Самого – а не обычнаго мужа.

– Миръ дому сему.

И обернулася, выходя изъ дому, направо, отвсивъ два глубокихъ поклона (два критскихъ книксена sui generis), какъ то и подобало по древнимъ критскимъ обычаямъ – въ случа глубокой благодарности и оказанія чести, если не высшей, то всё жъ немалой и сверхъ мры положенной для знахарки: ибо рчь шла о толикомъ дл – о приворот на любовь не простого смертнаго, даже не мужа знатнаго, но Самого, высшаго слуги Отца всего, какъ порою называли критяне своего правителя.

Вковчный Критъ полонъ былъ жизни: отживая долгій свой вкъ. И былъ онъ искреннимъ въ своей страсти къ жизни (со всми ея радостями и бдами), сдой, словно самое Время. Но чрезъ сковавшую его суету проглядывало уже огромнымъ блымъ глазомъ безвременье, что подпирало собою Критъ.

* * *