Читаем Северный крест полностью

   — Приготовиться к атаке, — пропел Слепцов вновь, нагоняя в голос тревогу, обеспокоенность, боль, в следующее мгновение вскочил и, выставив перед собой штык, прихватив вместе с винтовкой и стек, понёсся вперёд.

Выстрелы трещали слева и справа, громыхали со всех сторон, дымная вонь разъедала ноздри, над головой свистел металл, но Слепцов бежал не останавливаясь. Рядом с ним, не отставая ни на метр, бежал, будто привязанный, верный ординарец Крутиков. Слепцов слышал крики, раздающиеся сзади, тупые удары — несколько человек, подсеченные пулями, с лёту хлопались на деревянный настил дороги, корчились, кричали, но капитан не останавливался, продолжал с хрипеньем нестись дальше. На ходу он дважды выстрелил по оборванному человеку, неосторожно высунувшемуся из кустов, промахнулся, выругался с досадой; человек этот высунулся снова, капитану показалось, что сейчас он пальнёт ответно — в руках этот мухомор держал старую ржавую берданку, но тот стрелять не стал — исчез, будто нечистая сила.

Капитан попробовал на ходу выбить из винтовки гильзу, но латунный стакашек застрял мертво. Слепцов выругался, подцепил горячую, пробитую бойком пятку ногтями, патрон не подался, он сидел в стволе прочно, выдернуть его можно было, наверное, только клещами.

Слепцова обогнал запаренный, с красным азартным лицом Крутиков, следом — низкорослый кривоногий солдат в новеньких ярких обмотках. Капитан вновь что было силы вцепился ногтями в пятку патрона, вторично попытался выдернуть из ствола гильзу, но попытка опять оказалась тщетной.

Он выругался матом.

В кривоногого солдатика тем временем угодила пуля, развернула вокруг оси, рот у солдатика распахнулся сам по себе, задёргался обиженно, и защитник отечества повалился на настил.

Винтовка выпала у него из рук. Капитан отшвырнул заклинившую винтовку в сторону, подхватил ту, что выпала из рук убитого солдатика, и проорал что было силы:

   — Вперё-ёд!

Лес окончился внезапно, будто сорвало некий занавес и сделалось светло, Слепцов зажмурился, остановился.

В глаза ему бросилась невесомая синь воды, она буквально ошпарила зрачки. Над ровной гладью Кож-озера висело солнце, в воду были воткнуты шесты, удерживавшие сети, справа, на взгорбке, высилась большая нарядная церковь, стояло несколько домов со светлыми, поблескивающими на солнце окошками, метрах в пятидесяти от храма парила, устремляясь в небо, часовня, она также стояла на взгорбке, выше храма.

Было тихо. Было одуряюще тихо. Стрельба, только что звучавшая в лесу, прекратилась.

   — Ур-ра-а-я-я! — прокричал одиноко капитан и смолк. Никто его не поддержал.

В следующее мгновение с церковкой башенки ударил пулемёт, пули затрясли деревянный настил дороги, раздвинули несколько брёвен, и капитан прокричал из последних сил:

   — Наза-ад! Это ловушка!

С левого фланга, с озёрного берега, где около причала темнело небольшое судно с обрубленной мачтой, также ударил пулемёт.

Пулемёты были пристреляны к местности, пули с гулким, оглушающим звуком всаживались в брёвна дороги, только щепки летели во все стороны, нескольких человек, бежавших рядом с капитаном, словно ветром сдуло — снесло с настила...

Десятка полтора солдат лежали на дороге — кто-то из них стонал, кто-то дёргался, кто-то уже отдёргался, так и не поняв, за что его лишили жизни. Слепцов прыгнул под настил, прижался спиной к грязной, покрытой лохмотьями облезающей кожуры свае, перевёл дыхание.

Огляделся. Вскоре опытным глазом он засек и третий, пока ещё не вступивший в дело пулемёт — тот ждал своей очереди.

Плохо то, что сюда они сунулись без всякой разведки, не прощупали ни дорогу, ни допросили кого-нибудь из местных жителей-монахов, — в результате Слепцов потерял людей, а сам ничего не добился. Он вытер нос грязным кулаком:

   — Ничего-о... Ещё не всё потеряно.

Бодрая фраза эта прозвучала безысходно. Слепцов снова огляделся. Недалеко от него под настилом сидели двое солдат, сворачивали дрожащими пальцами цигарки. К солдатам примкнул бокастый, с косо ускользающими глазами матрос — посыльный с миноноски. Это был Арсюха.

Грязное Арсюхино лицо побледнело, глаза слезились. Поймав взгляд капитана, он поджал нижнюю губу, промычал недовольно:

   — Завёл нас тут...

Слепцов передёрнул затвор винтовки. Пообещал:

   — Сейчас всажу тебе пулю между зенками и скажу, что так и было. За мной задержки не будет.

Арсюха испуганно икнул и захлопнул рот — понял, что с этим сумасшедшим капитаном лучше не связываться.

Пулемёт, бивший с церкви, смолк. Следом смолк и второй «максим», стрелявший с пристани.

Было слышно, как в макушках сосен печально пошумливает ветер. Монастырь надо было взять во что бы то ни стало — обязательно взять...

   — Слепцов приподнялся над настилом дороги, выглянул.

   — Эй, матрос! — позвал капитан Арсюху. — Сползай-ка за поручиком Чижовым.

   — Не поползу, — тупо проговорил Арсюха.

   — Это почему же ты, дурак набитый, не поползёшь? — удивлённо поинтересовался каштан.

   — Я не из вашей команды, — сказал Арсюха, — я вам не подчиняюсь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Русского Севера

Осударева дорога
Осударева дорога

Еще при Петре Великом был задуман водный путь, соединяющий два моря — Белое и Балтийское. Среди дремучих лесов Карелии царь приказал прорубить просеку и протащить волоком посуху суда. В народе так и осталось с тех пор название — Осударева дорога. Михаил Пришвин видел ее незарастающий след и услышал это название во время своего путешествия по Северу. Но вот наступило новое время. Пришли новые люди и стали рыть по старому следу великий водный путь… В книгу также включено одно из самых поэтичных произведений Михаила Пришвина, его «лебединая песня» — повесть-сказка «Корабельная чаща». По словам К.А. Федина, «Корабельная чаща» вобрала в себя все качества, какими обладал Пришвин издавна, все искусство, которое выработал, приобрел он на своем пути, и повесть стала в своем роде кристаллизованной пришвинской прозой еще небывалой насыщенности, объединенной сквозной для произведений Пришвина темой поисков «правды истинной» как о природе, так и о человеке.

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза
Северный крест
Северный крест

История Северной армии и ее роль в Гражданской войне практически не освещены в российской литературе. Катастрофически мало написано и о генерале Е.К. Миллере, а ведь он не только командовал этой армией, но и был Верховным правителем Северного края, который являлся, как известно, "государством в государстве", выпускавшим даже собственные деньги. Именно генерал Миллер возглавлял и крупнейший белогвардейский центр - Русский общевоинский союз (РОВС), борьбе с которым органы контрразведки Советской страны отдали немало времени и сил… О хитросплетениях событий того сложного времени рассказывает в своем романе, открывающем новую серию "Проза Русского Севера", Валерий Поволяев, известный российский прозаик, лауреат Государственной премии РФ им. Г.К. Жукова.

Валерий Дмитриевич Поволяев

Историческая проза
В краю непуганых птиц
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке". За эту книгу Пришвин был избран в действительные члены Географического общества, возглавляемого знаменитым путешественником Семеновым-Тян-Шанским. В 1907 году новое путешествие на Север и новая книга "За волшебным колобком". В дореволюционной критике о ней писали так: "Эта книга - яркое художественное произведение… Что такая книга могла остаться малоизвестной - один из курьезов нашей литературной жизни".

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза