Северная Башня

Рассказываю Клему про берёзовые веники. А он: «Под дыбу подведёшь». Да, лес, не оскверненный, здесь святое. А берёза местная не берёза вовсе, а священное дерево, не только потому что белое, а потому, что скверну из земли вытягивает и неведомо куда девает. И растёт чуть не на голых камнях – если скверна есть. Питается ею, скверной, что ли? Дефектный дешифратор переводит название дерева так же – «берёза». Иногда – «священное чистое дерево». Специально выведенное магами. Священная корова для местных.

Куме настолько невтерпёж, что заглянула, предложила спинку потереть. Я и не против, но что скажут люди?

– Я всех отослала. Все всё одно поймут, а вот видеть не дам. Моё! Краткое, но моё, бабье счастье!

Мудро. Да и дело твоё. Твоя репутация. Ложусь лицом вниз. Кума трёт мочалом Клема, молодка – меня. Они в косынках, в льняных ночных рубашках, что сразу же прилипли и лишь мешают. Но не снимают одежду. Какая-то последняя грань. Чего? Стыда? Приличия? Стеснительности?

Поглядываю искоса. Не топ-модели, конечно, но у моделей тела только на фотках выглядят аппетитно. И то если ракурс правильный взять. А в жизни не очень и вкусно. Глаз радуется, но не руки. Суповой набор. Костлявые, неживые – высушенные воблы, а не женщины. Да ещё и характеры такие же – сухие, властные, жестокие. Не женщины. Подделки маркетинговые. Модели женщин. Пластиковые. Как манекены в магазине. И души такие же. Магазинные. Продажные. Познал я как-то. Поддался массовому гипнозу. Раскошелился. Был разочарован.

А тут аж слюни текут. Всё живое, вкусное, колышется. Так и пышет жизнью и здоровьем, манит. Женственность волнами накатывает от них. Ощущаешь даже с закрытыми глазами. Едва уловимо разумом, но оглушительно – всем остальным.

Закончив процедуры и смыв мыло, раскрасневшиеся женщины выходят. Только потом мы. Некоторое стеснение всё одно имеется в этом мире меж полами. Комплект белья. Надеваю портки. Скорее бриджи. Чуть ниже колен. Во! Шлёпки деревянные! Да, сорок первого – сорок второго размера. У меня сорок пятый. Но вонючие берцы уволок кто-то. Не переживаю. В прошлый раз ничего не пропало. Рубаху даже не надеваю. Так иду. Клем косится.

– Что? Я северянин, мне жарко.

Хозяйки накрывают на стол и убегают в баню.

Мне у них нравится. Имеют понятие о гигиене. Эти двое не воняют. Лила тоже пахла сладко. Но она графиня, если переводить их смотрителей-наместников-властителей на европейскую иерархию. Смотритель – барон. Властитель – граф. Князь – герцог. Великий князь – король. Император – король королей.

А эти женщины? Просто барыни зажиточные? Дрова для разогрева воды тут роскошь. Горячая вода – признак зажиточности. Оттого и вонь повсеместно. Даже от женщин, что особенно бьёт по носу.

Не спеша, трапезничаем. Вино не виноградное, но вкусное и крепкое. Возвращаются распаренные хозяйки, чистые, сочные, мягкие, возбуждённые, присоединяются к трапезе.

За столом легко и непринуждённо. Женщины пышут своей энергетикой, женской магией. Это очень приятно. Не только возбуждает, но и разом успокаивает, умиротворяет, расслабляет. Мне хорошо. Уютно. Чувствуется, что и с противоположной стороны вечного противостояния полов млеют. От нашей мужской сущности. В постель не тащат, наслаждаются присутствием. Соскучились по мужикам? Прижались, как кошки, жмурятся. Молодка тыкается, как котёнок, вдыхает мой запах глубоко, никак не надышится. Вижу то же меж Клемом и кумой. И как те кошки подставляют под ладони самые ласковые места. Не столько постель им нужна, сколько мужская ласка. Как принято говорить, скупая мужская ласка. Просто поднимаю руку, чтобы вдохнуть аромат её волос, а она всем телом ластится, ткнулась лицом в ладонь.

Вижу жадный взгляд кумы. Обращённый не на Клема, на меня. Сама Клема, блаженно зажмуренного, чуть не насилует прямо за столом, а смотрит на меня. Голодным взглядом. Да что за напасть? Я что, конским возбудителем облит? Это начинает напрягать. Я вам не бык племенной!

Веду молодку в койку, благо дорогу помню. Слышу шаги за спиной по лестнице. Через стенку тут же начинается концерт мартовских котов. От этого глаза молодки ещё жарче пышут. Горячится. Но я не спешу, с наслаждением мну её, поглаживаю, неспешно задираю ночную рубашку.

– Не могу больше! – кричит. – С ума схожу!

Её терпение лопается, шмотки летят в стороны, толкает меня, жадно набрасывается, исступлённо и жадно целует. Поцелуями покрывает моё тело. Блаженствую. Да, фактически не я сейчас на первых ролях. Я не против. Трётся лицом, грудями, глубоко вдыхает, жадно целует, засасывает, страстно шепчет. Довела себя девонька до полупомешательства, зная, что мы назад поедем через Ямы. Через её постель. Проигрывала в уме то, до чего дорвалась сейчас. О том же и шепчет. Она неумелая, но очень жадная. Научить? Стоит ли?

– Не могу больше! Горит всё! – горячечным шёпотом кричит, ползёт на меня.

– Э, нет! Моя очередь! – переворачиваю её, распластываю на постели.