— Прошу, не увлекайся сравнениями, Маргарет: однажды ты уже сбила нас с пути, — с улыбкой заметил мистер Хейл, в то же время с сожалением сознавая, что они задерживают гостя против его воли, и это само по себе нехорошо, однако ему нравилось слушать дочь, даже если слова ее вызывали раздражение.
— Признайтесь, мисс Хейл, испытываете ли вы влияние… нет, это плохо сказано… если сознаете, что на вас влияют не обстоятельства, а люди, действуют ли эти люди прямо или опосредованно? Пытаются ли убедить, запретить, показать пример собственным поступком или просто, бесхитростно, без тени сомнения делают то, что должны, не задумаваясь, каким образом результаты их труда помогут одному человеку стать старательным, а другому — бережливым? На месте рабочего, я бы в двадцать раз выше ценил хозяина честного, пунктуального, быстрого и точного в принятии решений (а наемные люди умеют шпионить лучше, чем слуги), чем того, который пытается, пусть даже из лучших побуждений, влиять на мою жизнь за воротами фабрики. Мои люди знают, что я презираю бесчестное преимущество и никогда не поступлю вероломно, поэтому не боятся выступать открыто. Тема эта не исчерпывается курсом лекций под названием «Честность — лучшая политика» точно так же, как жизнь не укладывается в слова. Нет-нет! Каков сам хозяин, такими станут и его люди, причем без особых размышлений и рассуждений.
— О, это великое признание! — со смехом заключила Маргарет. — Значит, если люди яростно и жестоко сражаются за свои права, можно смело предположить, что хозяин их так же далек от сочувствия, терпения и умения довольствоваться малым.
— Вы похожи на всех сторонних наблюдателей, которые понятия не имеют, как работает наша система, мисс Хейл, — заметил гость. — Считаете, будто рабочие — глиняные куклы, готовые принять любую симпатичную форму, и забываете, что трудятся они только треть жизни. А еще не учитываете, что обязанности промышленника не ограничиваются исключительно предоставлением работы и жалованья. Нам приходится выполнять множество иных коммерческих функций, что делает нас пионерами цивилизации.
— Что-то подсказывает мне, — с улыбкой вставил мистер Хейл, — что вы могли бы стать пионером не только цивилизации, но и родного города. Ваши земляки выглядят толпой диких, необузданных язычников.
— Да, такие они и есть, так что розовая вода в данном случае не поможет. Кромвель стал бы непревзойденным фабрикантом, мисс Хейл. Жаль, что нельзя обратиться к нему за помощью в подавлении этой забастовки.
— Кромвель — герой, — холодно призналась Маргарет. — Однако я стараюсь примирить ваше восхищение деспотизмом с уважением к личной независимости каждого человека.
Мистер Торнтон слегка покраснел от ледяного, высокомерного тона.
— Пока рабочие трудятся на меня, предпочитаю оставаться их полным и безраздельным хозяином, но по гудку наши отношения прекращаются, и вступает в силу то самое уважение к свободе личности, о котором я говорил.
Поддавшись раздражению, он умолк, однако вскоре сумел взять себя в руки, любезно пожелал мистеру и мисс Хейл доброго вечера, а потом, склонившись к Маргарет, вполголоса произнес:
— Боюсь, сегодня я был излишне резок с вами. Но ведь вы сможете простить неотесанного милтонского фабриканта?
— Конечно, — с улыбкой ответила Маргарет, глядя в расстроенное, встревоженное лицо гостя.
Выражение подавленности не исчезло у гостя даже при виде хорошенького сияющего личика, уже ничем не напоминавшего о пронизанном северным ветром, ожесточенном споре. Однако руки она не подала, и Джон Торнтон вновь испытал разочарование, хотя нашел оправдание такому поведению в чрезмерной гордости.
Глава 16. Тень смерти
На следующий день приехал доктор Доналдсон, чтобы осмотреть миссис Хейл. Тайна, которую, как надеялась Маргарет, развеяла новая близость с матушкой, снова вступила в силу: ее выпроводили из комнаты, в то время как Диксон позволили остаться.
Маргарет ушла в спальню матери, расположенную рядом с гостиной, и в ожидании доктора принялась нетерпеливо мерить ее шагами, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Услышав странный звук, похожий на стон, она сжала руки и затаила дыхание. На несколько минут воцарилась тишина, затем последовали обычные приметы прощания: громкие голоса, движение стульев и, наконец, стук открывшейся и закрывшейся двери.
Маргарет быстро вышла из спальни.
— Отца нет дома, доктор Доналдсон. В это время у него урок. Могу ли попросить вас спуститься в кабинет?