Сетунь

Гуля молча отвела его в кладовую, помогла выбрать матрас. Михаил отнес его на кухню – просушить. Ланка к ужину не вышла, впрочем, к этому все привыкли. Михаил, растянувшись на матрасе, уже почти засыпал, когда почувствовал прикосновение. Не открывая глаз, обнял склонившуюся к нему женщину. Что-то ему показалось неправильным, но явь причудливо мешалась со сном.

Среди ночи он вдруг проснулся, будто что его толкнуло. Приподнялся, оторвавшись от лежавшего рядом теплого тела, включил фонарик. На него, щурясь спросонок, глядела Устинья. Сонно улыбнулась и вновь закрыла глаза.

После случившегося очень трудно было делать вид, что ничего не произошло. Гарик, встречаясь с ним взглядом, поспешно отводил глаза, дядя Гена разговаривал с преувеличенной бодростью, но неловкость ощущалась. Лишь Гуля по-прежнему тихой тенью скользила по бункеру, и в глазах ее ему чудилось чуть ли не сочувствие. Устинья то и дело старалась подойти поближе и вообще всячески демонстрировала свои права на него, которых он за ней не признавал. И Михаил старался почаще ночью выходить на поверхность, а днем отсыпался. После той ночи он опять перебрался к Ланке и был рад, что режим у них не совпадает: она спала ночью, а он днем, и времени выяснить отношения практически не оставалось. Но она вроде и не стремилась к этому, только в ее глазах он видел презрение, и это его раздражало. Он считал, что, в сущности, в их размолвке была виновата она. Конечно, у беременных бывают всякие капризы, но надо же понимать, что сейчас не прежние времена. И все-таки Михаила мучила совесть. Ланка казалась такой слабой, такой беззащитной, особенно по сравнению с той же Устиньей.

Лето промчалось незаметно – в трудах и заботах. Да и что это было за лето, когда выходить приходилось в химзе, страдая от жары, и лишь в бункере было более-менее прохладно.

Михаил ходил на вылазки, иной раз вместе с Гариком. Странное чувство его охватывало, когда они по-хозяйски заходили в какую-либо квартиру и принимались копаться в вещах, выбирая то, что могло пригодиться. Врач не раз думал – сколько же лишнего хлама держат в доме люди? Ведь нужно-то на самом деле всего ничего – немного одежды, еды, минимум мебели. А вот это вот нагромождение современной бытовой техники – зачем оно? Стопки книг, газет, журналов в эру Интернета – к чему? Битком набитые тряпками шкафы, коврики, фигурки на полках – скопище пыли, а ведь кто-то собирал все это с любовью. Он шарил по ящикам, стараясь найти реально полезные вещи – лекарства, например. Рылся на кухне, и хорошо, если удавалось разжиться крупой, чаем или консервами. Иногда в квартире обнаруживались хозяева – Гарик обычно накидывал на останки какую-нибудь простыню или покрывало, словно те могли следить за расхищением своей собственности.

В бункере все было по-прежнему. Гуля тихонько, незаметно хлопотала на кухне, Устинья то и дело впадала в мрачную задумчивость, а Ланка, как ни странно, вроде бы подружилась с дядей Геной. Михаил не раз слышал, как они тихонько о чем-то разговаривают. Однажды он даже поинтересовался у того – вроде бы шутливо – что это они обсуждают целыми днями.

Старик некоторое время задумчиво смотрел на него.

– У Светочки такая каша в голове, – сказал он. – Мыслями она вся в прошлом. Обратилась к отеческим Перунам. Она и до всего такой была?

– Ну, в какой-то степени, – пробормотал Михаил. – Пыталась общаться с духами предков.

– Да ее и осуждать нельзя – трудно сейчас женщинам. Вот они и цепляются за что могут. Но только я думаю – кто-то здорово ей промыл мозги в свое время. Да пусть, лишь бы вера ее поддерживала. В нашем суровом мире лучше спасаться, уходя в фантазии, чтоб совсем не свихнуться.