Сеть Антимира

– Нет, Красный Ворон, мы не вмешиваемся в такие дела. Мы скользим по реальности, но не меняем ее на таком грубом физическом уровне. Просто не умеем. А вот ты можешь вмешаться, ибо ты по-настоящему материален. Ты умеешь менять цепочки событий.

Ворон откинулся на стуле, сложив руки на груди, мрачно уставился на Полуночника. Сколько еще он будет вынужден медлить? Почему опять и опять он должен отвлекаться от своей цели ради кого-то другого или ради чего-то, что не очень важно для него?

Хозяин выдвинул ящик, достал длинную трубку, коробок охотничьих спичек и железную шкатулку, вид которой напомнил Ворону про его собственную, только деревянную, лежащую в кармане плаща. Теперь уже не осталось сомнений в том, что он больше не нуждался в огневке. Кровоцвет лечит его… и губит. Через какое время после убийства на американской горке он снова ощутит темный голод?

– Табак заканчивается, – пожаловался Полуночник, набивая трубку и закуривая. – Когда-то я пришел сюда с большой коробкой, но теперь… Увы, табак люди Ментора мне не приносят.

Можно связать его, размышлял Ворон, то есть сначала выхватить пистолет открыть огонь по Кванту, убить, ведь должны же пули брать пса, раз та, выпущенная из «Галаца», оставила шрам. Пристрелить зверя и связать хозяина. Пытать, чтобы все рассказал. Полуночник выдаст свои тайны, после чего оглушить его, бросить здесь и уйти.

Красный Ворон сжал кулаки. Он никогда не был святым, но тот, кем он стал теперь… могла ли Марина полюбить такого человека? Он вдруг почти воочию увидел весы: большие, тяжелые черные весы с двумя чашками. Там были его поступки, все, что он совершил после смерти Марины и своих друзей. Под гнетом злых дел одна чаша весов опустилась очень низко, Ворон ощущал ее давление на плечи. Вес всего, что он сделал за последнее время, всех этих убийств и жестокости, пригибал к земле. Тяжкий груз грехов. Что значит еще один грех? Он убил уже стольких людей!

Убийства – да. Но не предательства. Он не предавал никого, ни разу. Никогда.

Хотя будет ли предательством этот поступок? Уйти, оставив Пригоршню с остальными? Ведь он ничем им не обязан, в конце концов, не он отправил их в лапы дикой стаи, Ворон не виноват в том, что они, четверо здоровых опытных мужиков, попались как малолетки. Гораздо важнее выжить самому, потому что он должен отомстить…

Должен?

Важнее?

Это действительно важно?

Сердце пропустило удар, а на лбу выступил холодный пот, когда Красный Ворон осознал, что в последние часы месть перестала иметь для него такой всепоглощающий смысл, как раньше. С ужасающе ясностью он понял, что вместе с левой рукой в нем изменилось кое-что еще: он больше не желает со всей страстью своей души отомстить Роберту Титомиру.

Как будто стальной стержень вытащили из хребта. Плечи опустились, он сгорбился, голова поникла. Жизнь вдруг стала пустой, как разрытая могила. Бессмысленной, будто гильза без пули. Ради чего тогда все? Просто жить? Но он под кровоцветом. Теперь его жизнь будет состоять только из череды чужих смертей, больше в ней не будет ничего!

Нет. Он может, по крайней мере, начать ее со спасения чужих жизней.

– Что с тобой? – Полуночник, выдохнув табачный дым, взял чашку с остатками воды и сунул ее в безвольные руки Ворона. – Ты как будто стал прозрачным. Почти исчез. Эй, не теряй себя! Слышишь? Я перестаю ощущать тебя!

Не пытаясь вникнуть в смысл этих слов, Красный Ворон сжал чашку, откинулся на стуле и зажмурился. Наступила тишина. Он просидел так несколько минут, потом раскрыл глаза и сказал:

– У тебя есть острый нож? Желательно еще наждачная бумага, но можно обойтись только ножом. И скотч или изолента. Они нужны мне прямо сейчас.

* * *

Вечерело. Василий Пророк сидел в углу клети, сложив ноги по-турецки и положив ладони на толстые колени. И не двигался уже давно, только борода шевелилась на ветерке. Тоха с Химиком поначалу о чем-то спорили, но потом затихли; Химик растянулся на дне клетки и задрых, а курносый, походив туда-сюда, сел и пригорюнился. В дальней клетке тихо лопотали юные гиперы.

А Пригоршня все не мог успокоиться. Сновал по клети, осматривал дно, прутья. Даже забрался по ним наверх и стал трясти решетчатую крышу. Тогда на него прикрикнул «дикий», поставленный у клеток караулить, тот, что с напарником тащил его на шесте. Чебураха, так его окрестил Пригоршня из-за больших оттопыренных ушей. Часовой сидел на бревне между крайних киосков, безразлично наблюдая за пленниками, а тут подошел и дубинкой заколотил по прутьям, требуя успокоиться.

– Человече, – подал голос Василий Пророк, открывая один глаз. – Слезь оттуда, не напрягай.

Пригоршня спрыгнул и попытался между прутьями ухватить дубинку, чтоб забрать у Чебурахи, но тот не позволил. Отскочил, погрозил ею и ушел обратно к бревну.

– А ты что себе думаешь, борода? – он повернулся к бородачу. – Будешь вот так сидеть и ждать смерти? Уже темнеет. Слышал, что Ментор сказал этому, Робину с луком, когда уходили? В полночь большое жертвоприношение. Вот сейчас сколько времени?