Сеть Алисы

Эва кивнула и подала ему бухгалтерскую книгу. Он ее пролистал, подчеркивая кляксы и помечая неясности, а потом вдруг сказал:

— Бодлер.

— Простите, мсье?

— Мраморный бюст, на который вы смотрите. Это копия бюста Шарля Бодлера.

Эве было все равно, на что смотреть, лишь бы не на хозяина комнаты, потому она и отвернулась к стеллажу.

— Понятно, мсье.

— Вы знаете Бодлера?

Он уже убедился, что Маргарита вовсе не тупица, и не поверит, если она окажется полной невеждой, — подумала Эва.

— Я о нем слышала.

— «Цветы зла» — величайшее творение всех времен и народов. — Борделон поставил галочку в гроссбухе. — Поэзия подобна страсти, она должна не умилять, но быть всепоглощающей и сногсшибательной. Бодлер это понимал. Он сочетает сладость с непристойностью, но делает это изящно. — Улыбка. — Это очень по-французски — придать изящность непристойности. Немцы вот тужатся, но у них выходит вульгарность.

Похоже, его одержимость всем изящным не уступает его любви ко всему французскому, — подумала Эва.

— Понятно, мсье.

— А вы озадачились, мадмуазель, — усмехнулся Борделон.

— Разве?

— Как так — я прислуживаю немцам, но считаю их вульгарными. — Он пожал плечами. — Они и впрямь вульгарны. Настолько, что с них нечего взять, кроме денег. Если б все это понимали. Но большинство моих соотечественников практичности и достатку предпочитают вражду и голод. Служить немцам для них немыслимо, их девиз, говоря словами Бодлера, И сам я воронов на тризну пригласил, чтоб остов смрадный им предать на растерзанье. Однако гордыня никого не превращает в победителя на поле брани. — Борделон погладил корешок гроссбуха. — Но лишь в труп, которым отобедают вороны.

Эва кивнула. А что еще оставалось? В ушах ее гудела кровь.

— Поймите меня правильно, французы умеют быть практичными. История свидетельствует, у нас все хорошо, когда практичность побеждает гордыню. Практичность обезглавила нашего короля. Гордыня одарила нас Наполеоном. И что в итоге оказалось лучше? — Борделон задумчиво посмотрел на Эву. — Вот вы, по-моему, практичная девушка. Ради возможной выгоды рискнули подделать паспорт — это и есть практичность, замешанная на отваге.

Вовсе ни к чему, чтоб он оценил мою умелость во лжи, — решила Эва, увильнув от ответа.

— Бухгалтерскую книгу можно забрать, мсье?

Борделон как будто не слышал ее.

— Ваше второе имя, кажется, Дюваль? У Бодлера была своя мадмуазель Дюваль, только не Маргарита, а Жанна. Креолка, которую он вытащил из грязи и превратил в красавицу. Называл ее своей Черной Венерой, она-то и вдохновила его на непристойность и страсть, нашедшие отражение на этих страницах. — Борделон огладил том, который читал до прихода Эвы. — Гораздо интереснее красоту вытесать, нежели получить уже готовую. Вдали от лота и лопат, В холодном сумраке забвенья Сокровищ чудных груды спят…[2] — Опять прямой немигающий взгляд. — Любопытно, какие сокровища скрыты в вас.

Он знает. На миг Эва закоченела от страха.

Ничего он не знает.

Эва выдохнула. Приспустила ресницы.

— Мсье Бодлер п-п-пишет очень интересно. Попробую что-нибудь почитать. Я могу идти, м-м-м…

— Идите. — Борделон отдал ей гроссбух.

Закрыв за собой дверь, Эва обмякла. Ее прошиб пот, впервые за все время охватила паника. Хотелось бежать, куда угодно и как можно дальше.

Вернувшись домой, в квартире она застала Виолетту, которая тотчас заметила ее бледность и, пряча свой «люгер» в саквояж с двойным дном, довольно миролюбиво сказала:

— Нервишки?

Как всегда, они проверили, не подслушивает ли кто за дверью и окном (со всех сторон квартиру окружали глухие стены и бесхозные здания, но береженого бог бережет), и тогда Эва поделилась:

— Дело не в н-н-нервах. Хозяин что-то подозревает.

— Что, лезет с вопросами? — вскинулась Виолетта.

— Нет, он заводит разговор. Со мной, кто ему в-вовсе не ровня. Он чует, что-то н-не так.

— Возьми себя в руки. Он не умеет читать мысли.

Похоже, умеет. Эва понимала, это нелепо, но не могла ничего с собой поделать.

— Не трусь, твоя информация очень полезна. — Виолетта постелила себе на полу и, сняв очки, улеглась.

Эва едва не попросила о переводе в любое другое место, где не будет немигающих глаз Рене Борделона, но прикусила язык. Тогда она подведет Лили и даст повод для презрительной усмешки Виолетты. Капитану Кэмерону и Лили она нужна в «Лете».

Первоклассная работа.

Соберись, — одернула себя Эва. — А как же твои слова о призвании? Один раз ты уже обманула Борделона, ну и продолжай в том же духе.