Сестры зимнего леса

Лайя таращится куда-то мне за спину. Оборачиваюсь. Никого, кроме чужого кота на подоконнике.

– Брысь! – Я топаю ногой, но кот даже не думает убегать.

– Скоро у меня вырастут крылья, и я улечу, – шепчет сестра.

– Что? – Сердце обрывается.

Она отрешённо качает головой.

– Лайя, не пугай меня так, – прошу я, но она продолжает качаться из стороны в сторону.

– Лайя! – Я обхватываю ладонями её голову.

Она не сопротивляется, однако вся дрожит. Помогаю сестре дойти до родительской кровати, укладываю, укрываю одеялом. Пристраиваюсь рядом, обнимаю и баюкаю, как ребёнка.

Что же делать? Может быть, она заболела? Не сбегать ли за доктором? Встаю и принимаюсь ходить из угла в угол. Что мне делать?

Накрываю Лайю ещё несколькими одеялами. Вроде бы она наконец согрелась. Наверное, простудилась. Подожду, пожалуй, звать доктора. Всё-таки сегодня шаббес.

Развешиваю по окнам пучочки аниса, чтобы перебить едкую медвежью вонь, и до самого вечера читаю одну из тятиных книг о Талмуде, с головой уйдя в обсуждения убывающей и растущей луны. Вполглаза приглядываю за Лайей, бормочущей что-то во сне. Споры древних мудрецов помогают мне понять происходящее. Напоминают, что каждое новое поколение евреев сталкивалось с врагом, но всякий раз они одерживали победу, поскольку соблюдали заповеди и руководствовались наставлениями Торы. Горожане напуганы смертью Жени и исчезновением Глазеров. Талмуд подсказывает мне, что наши беды обязательно закончатся, это так же верно, как то, что день сменяет ночь, а на звёздном небе появляется долгожданный серпик молодой луны.

Кахал и полиция докопаются до истины, и всё вернётся на круги своя. Однако я не нахожу в Талмуде советов, как поступать, если в твоём доме побывал медведь, сестра лазает по деревьям за лебедями, а ты сама боишься, что вот-вот покроешься бурой шерстью. И при всём том тебе хочется защитить близких.

Уже после заката в дверь стучат. Выглядываю в окно и бросаюсь открывать.

– Довид!

– Я вышел сразу после того, как отец произнёс хавдалу.

Прежде чем он успевает что-то добавить, кидаюсь ему на шею. Довид обнимает меня. Ничего не могу с собой поделать. Весь день я просидела одна, гадая, что творится с Лайей. Я боюсь медведя, меня пугают разговоры, услышанные на базаре. В объятиях Довида я не чувствую себя одинокой. Из глаз сами собой начинают литься слёзы.

– Либа, – Довид берёт моё лицо в ладони, утирает мне щёки, – Либа, что случилось?

– Лайе нехорошо. А ещё… ещё она сказала, что, вернувшись, обнаружила в хате медведя.

– Медведя? Либа, вы должны перебраться к нам. Плевать, что скажут люди. Не желаю, чтобы ты дольше оставалась здесь. Это саканас нефашос[44], вам грозит смертельная опасность! – Он смотрит на Лайю, пребывающую в некоем полусне-полубреду. – И давно с ней такое?

– С тех пор, как я вернулась. Мы были в городе. Потом я пошла повидаться с тобой. В условленном месте Лайю не нашла и отправилась поискать её… на базар. Довид, люди говорят там ужасные вещи, я ушам своим не поверила. Они думают, будто в смерти Жени виноваты евреи, а всё из-за того, что тело обнаружили в саду у Фельдманов. Кахал обязан что-то предпринять! Потом я побежала домой. Лайя сидела в кресле и вдруг начала раскачиваться туда-сюда. Сказала, что убежала от медведя и сидела на дереве, пока тот не убрался. Вернулась в дом, заперлась и с тех пор вся дрожит.

– Она ела что-нибудь? – Довид подходит к кровати.

– Я пыталась напоить её чаем, предлагала бабку, орехи…

– И фрукты?

Наши глаза встречаются.

– Кахал отменил вечернее собрание. Они намереваются удвоить отряды, объединиться с городскими приставами и нееврейскими мужчинами. Я иду с ними, записался на два дежурства. Мы докопаемся до сути, Либа, отыщем того медведя, и в лесу вновь станет безопасно. Я буду поблизости, загляну к вам, как только смогу, однако мне нужно срочно рассказать о случившемся остальным. Если хочешь, давай сейчас отведём Лайю к доктору.

– Она сказала нечто странное о Жене.

– Да? И что же?

– Что её никогда не найдут. Я ей объяснила, что полиция уже нашла тело. Может быть, Лайе что-то известно, но сколько я ни расспрашивала, она больше ничего не говорит.

– Что же она может знать?

– Понятия не имею, Довид, – хмуро отвечаю я.

– Попросить маму прийти к вам? Могу привести её прямо сейчас. Мне не нравится, что вы тут совсем одни.

– Не стоит. Мы справимся.

Он скептически приподнимает брови.

– Брось, Довид. Повторяю, мы справимся. Ну, простудилась немножко, с кем не бывает?

– А в дом немножко забрался медведь, обычное дело, правда?

– Ума не приложу, что делать.

– Наверное, мне надо побеседовать с отцом. Вдруг Лайя видела что-нибудь важное?

– Если она мне ничего не сказала, то ему и подавно не скажет.

– Значит, попрошу маму. Ей Лайя может довериться.

– Думаешь?

– Тебя заботит твоя сестра, а меня – ты. Тебе тоже требуется помощь. Ладно, запри дверь на засов и попытайся выяснить, что известно Лайе, договорились? Хотя лучше бы вам обеим перебраться к нам.

– Не уверена. Спасибо, Довид.

– Как же мне всё это не нравится, очень не нравится.

– Понимаю.