Сергей Вавилов

Вавилов объясняет, например, явление спектрального распределения чувствительности глаза. Он пишет, что именно здесь наиболее отчетливо проявляется «солнцеподобие» человеческого органа зрения. Чувствительность нашего глаза, как известно, ограничена очень небольшим интервалом для световых волн: от 400 миллимикрон до 750 миллимикрон. Ни более длинные — инфракрасные волны, ни более короткие — ультрафиолетовые волны человек непосредственным зрением не воспринимает. Но, оказывается, — и для многих это совершенно неожиданно! — довольно высокой чувствительностью глаз обладает по отношению к ультрафиолетовым лучам в интервале волн от 400 до 300 миллимикрон.

Почему же мы не видим в этом интервале?

Потому что хрусталик человеческого глаза поглощает такие сверхкороткие волны. Оказывается, это биологически целесообразно, и автор объясняет почему.

Затем Сергей Иванович обращается к другой стороне спектра: инфракрасной. Он подсчитывает объемную плотность энергии в полости глазного яблока при температуре человеческого тела (37 градусов). Читатель убеждается, что плотность эта настолько велика, что если бы чувствительность глаза в инфракрасной части была такая же, что и в зеленой части спектра, то этот собственный «инфракрасный свет» соответствовал бы силе света в 5 миллионов свечей!

Замечательно, что мы не видим инфракрасные лучи.

«Глаз внутри засветился бы миллионами свечей, — пишет Вавилов. — По сравнению с этим внутренним светом потухло бы Солнце и все окружающее. Человек видел бы только внутренность своего глаза, а это равносильно слепоте».

Так выясняется, почему чувствительность глаза ограничена столь тесными пределами — меньше одной октавы: природа заботилась о наших собственных интересах.

Будь мы чувствительнее зрением, мы потеряли бы способность четко видеть окружающий нас мир.

Разве этот парадокс не наталкивает на раздумья?!

* * *

Не прервал, став президентом, Вавилов и лекционных форм своей научно-популяризаторской деятельности.

Не так давно в «Комсомольской правде»[40] появились интересные воспоминания доктора философских наук В. Петленко. Он поделился впечатлением, какое произвела на него лекция Вавилова, прочитанная человеком, уже давно оставившим профессиональную педагогическую деятельность:

«В 1950 году (я тогда был еще студентом университета) к нам приехал президент АН СССР академик Сергей Иванович Вавилов прочитать лекцию «В. И. Ленин и современная физика». Актовый зал университета задолго до начала лекции был набит битком. С. И. Вавилов вышел на сцену, стал возле трибуны и тихо начал читать лекцию. Вдруг из задних рядов: «Не слышно!» Эта невоспитанность, естественно, вызвала шум негодования всей аудитории. Когда шум стих, Сергей Иванович улыбнулся и тем же тихим и спокойным голосом сказал:

— А я, как и оперный певец, знаю, когда и где брать высокие и низкие октавы.

Все зааплодировали. А дальше все мы буквально были очарованы и содержанием, и доступностью изложения».

Эффект доходчивости научных знаний, передаваемых словесно, Сергей Иванович усиливал звуковой выразительностью. Будто и впрямь действуя по-актерски. И словно помня замечание К. С. Станиславского, что у актера главное — это «словоизображение», «образ мысли». Что так влекло Вавилова к научно-популярному творчеству?

Думается, заставлял Сергея Ивановича писать не столько живущий в нем писатель, сколько педагог. Ведь забота популяризатора — принести знание. А педагог не только несет знания: он учит думать.

Каковы главные критерии, формы, определения научно-популярной литературы?

На первый взгляд здесь царствует полнейший волюнтаризм: кто как захочет, так и популяризирует. Один и тот же предмет, скажем физика, выглядит у разных авторов по-разному.

«Физика» Рубакина, например, вообще не физика в обычном смысле слова. С точки зрения специалиста, автор знал эту науку так же мало, как все другие, о которых писал: географию, астрономию, горное дело и так далее. Прославленный русский популяризатор был убежден, что долг популяризатора не «давать знания», а лишь создавать эмоциональную «почву» в душе читателя, пробуждать или развивать в нем любознательность.

«Физика» Пайерлса, английского автора переведенной на русский язык и справедливо у нас прославившейся книги «Законы природы», — это рассчитанная на довольно грамотного человека история физических представлений.

Резко своеобразна «Занимательная физика» Перельмана, эта необыкновенная физика обыкновенных явлений и вещей. Ее у нас сегодня знают больше всех иных популярных «физик».

Наконец, «Физика» Вавилова. Даже в популярном изложении это все же точная наука, наука, являющаяся одновременно частью мировой культуры и несущая на себе следы многогранности последней.

Словом, несть числа формам и методам популяризации. И все же есть нечто общее у всех вышеназванных форм. Принцип популяризации может быть строго определен, и суть этого определения мы найдем в известных словах Ленина: