Сергей Николаевич Булгаков

Это означает, что Ферри, подобно Булгакову, возражает против философии Канта. Объяснение понимания немецким философом как связи между апперципируемым образом и представляемым понятием кажется им слишком умозрительным. Для Ферри эта идея ущербна в своей сути из-за того, что фактически предмет распознается еще прежде представления его понятия. Он считает, таким образом, что философия должна быть символической и опираться (так же считал и Булгаков) на высказывания и суждения. «Грамматика суждения, – пишет Ферри, – посредством интегрирования отношения образа и знака всего лишь освящает силу символа. Прежде всего она освящает силу глагола, глагола спряженного, который содержит, в частности, времена, наклонения и местоимения»[851]. Таким образом, в сочинении “Les grammaires de [’intelligence” можно обнаружить инверсию, подобную той, что мы находим в «Трагедии философии»: правила трансцендентальные становятся правилами грамматическими. Это – человеческая речь, которая состоит из отношения к чему-либо, обращения к кому-либо и отношения к себе, что дает возможность не господствовать над реальным миром, но участвовать в нем.

Однако в своем сочинении Жан-Марк Ферри не оставляет без внимания и современные теории лингвистики. Он считает, что языковой парадигме придается слишком большое значение как в феноменологической герменевтике Хайдеггера, так и в аналитической философии Витгенштейна, поскольку пределы нашего языка не являются пределами нашего мироздания. Поэтому во имя своего понимания человека он призывает к двойной трансценденции по отношению к лингвистическому миру: «Трансцендентность объективного мира – чтобы обосновать суждение о контакте с реальностью; и трансцендентность нормативного мира – чтобы обосновать идеализацию подхода к миру»[852]. Именно эта двойная трансцендентность позволяет ему определить логос человеческого языка. «Принцип релевантности соответствует отношению к чему-либо; принцип признания – обращению к кому-либо; принцип ответственности – обращению к самому себе»[853]. В этом можно узнать идею Булгакова, что язык заставляет ипостась являться первичной по отношению к субстанции.

Подобно тому как Булгаков продвигал идею триипостасной природы языка, Ферри, в свою очередь, рассуждает о тройственной природе человеческой речи. Помимо несимволической грамматики, которая бывает ассоциативной и прескриптивной (импутативной), Ферри выделяет то, что он называет пропозициональной грамматикой, которая символически систематизирует стремление к тройственному типу коммуникации. Иными словами, это сообщение чего-то кому-то о чем-то. Вот почему наши взаимоотношения с миром подчиняются системе трех местоименных субъектов (я, ты, он/она/оно), употребляющихся с тремя главными грамматическими временами (настоящим, прошедшим, будущим), которые, в свою очередь, связаны с тремя наклонениями. (Изъявительное наклонение – то, что есть, сослагательное – то, что возможно, повелительное – то, что должно быть).

Утверждение двойной трансцендентности позволяет Ферри обнаружить одну из глубочайших интуиций Булгакова, касающихся сотворения мира Богом. Ферри считает, что в момент творения уже был хаос, или «tohu wa bohu». Из этого он заключает, что «Бог, как Дух, сотворил не материю, а мир, каким мы его видим. Словом Он повелел существовать реальности бытия, так что позднее ее смог признать человек, от которого Он принимает почести, Свое “право на величие”, как говорил Гегель. Если Бог – творец, то это значит, что скорее он – первый создатель реальности, который открывает бытие, нежели тот, кто дает ему рождение. Его высшая власть является всего лишь грамматической, как на своем уровне и власть человека, чья творческая фантазия не знала, если можно так сказать, шести дней логического творения, предназначенных для эволюции грамматики, которые привели к седьмому дню, к открытию такой перспективы, которую дискурсивный разум мог признать и актуализировать в пережитом им времени исследования»[854].

Булгаков в «Философии имени» этого не отрицает: «Все создано не из небытия, но уже в архее, вызвано к мэональности из тьмы не-сущего, но еще не возведено к раздельному бытию, к свету его, но пребывает в хаотической безгранности – apeiron. Это потенциальное бытие было названо, отмечено мыслью-словом. Эта же мысль содержится и в повествовании Бытия…»[855]

Православие и софийная грамматика