Сергей Николаевич Булгаков

В «Православии», в частности, находим характерный пассаж: «…епископство есть власть сакраментальная и так называемое апостольское преемство имеет прежде всего сакраментальное значение для урегулирования совершения таинств. Все остальные элементы власти представляет собой производные, церковно-исторические, а затем и канонические надстройки на сакраментальном базисе»[675]. Немного выше говорится о первых памятниках христианской письменности, в которых «.принцип иерархический неизменно обосновывается совершением Евхаристии. И уже на этом базисе установляется, в качестве надстройки, по мотивам практическим, то или иное обоснование епископской власти и значения в церкви» (курсив мой. – Н. В.)[676].

Базис и надстройка – категории марксистской версии социальной философии, характеризующие структуру «общественно-экономической формации». В «Критике политической экономии» Маркса читаем их хрестоматийное определение: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. He сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»[677].

Таких неожиданных реминисценций марксистской фразеологии в творчестве позднего Булгакова можно встретить не так уж и мало. Начав свою теоретическую деятельность как марксист, Булгаков затем поворачивает «от марксизма к идеализму», а с начала 1910-х гг. и до конца жизни главной и по сути единственной темой его творчества (в том числе и богословско-догматического) становится София – Премудрость Божия.

Правда, в непрестанном умственном обращении к Софии у Булгакова был один перерыв – краткий, но значимый период, когда он действительно отошел от софиологии. Это время его так называемой крымской философии, четыре с половиной года сидения в Крыму перед высылкой из советской России. Отход от софиологии, как свидетельствует сам Булгаков, был связан у него с так называемым католическим искушением, пережитым после революции. Гибель старой православной России, уничтожение монархии, «неудача» Собора 1917–1918 годов приводят Булгакова к утверждению в мысли, что с концом Империи и русская церковь, как центр вселенского Православия, уходит в небытие, и теперь единственной гарантией христианского кафолического единства в мире остается Рим. Отправляясь в изгнание из Крыма в Константинополь, Булгаков пишет Флоренскому: «Впереди второй Рим, будет ли первый?», имея в виду, конечно, не географическую карту.

Увлечение «римской идеей», однако, оказалось хоть и сильным, но кратковременным. Уже в Константинополе, когда вопрос о переходе новорукоположенного о. Сергия Булгакова в католичество, очевидно, был поставлен всерьез, он начинает охладевать к своему увлечению, а в Праге, куда попадает вместо «Рима», полностью разочаровывается в «папизме».

В записях осени 1923 года «Пражского дневника» Булгакова можно увидеть следы его внутренних метаний, его горькое раскаяние в «предательстве» Православия («О я безумный!»). В разные дни он фиксирует: «трезвею от своего католичества»[678]; «догматический папизм мною, благодарение Богу, пережит»[679]; «читаю книги – о католичестве – с одним единственным результатом, чтобы освободиться от самогипноза, под который я попал, вместе с освобождением, зреет ведь какая-то общецерковная дума»[680].

Преодолев «папизм» внутренне, Булгаков в ряде последующих работ обращается к критическому рассмотрению католической догматики и учения о таинствах. Первым появляется труд «Святые Петр и Иоанн. Два первоапостола» (1926), где оспаривается доктрина о примате апостола Петра. В следующем году (1927) Булгаков заканчивает «Купину Неопалимую» с подзаголовком: «Опыт догматического истолкования некоторых черт в православном почитании Богоматери». Книга задумывалась как критика католического догмата о непорочном зачатии Богородицы. «Евхаристический догмат», напечатанный в № 20–21 журнала «Путь» в 1930 году, подводит некоторый итог антикатолических сочинений Булгакова.

Однако всю эту «антикатолическую» серию трудов Булгакова невозможно оценить адекватно, если не принимать во внимание следующее: внутреннее преодоление «папизма», позже вылившееся в критику католической догматики в сочинениях, у Булгакова происходит на почве возвращения к софиологии.