Сережик

Нам выдавали по вафельному полотенцу, и мы – без ремней, – распевая, маршировали до бани, которая находилась в лесу, в двух километрах от части. Кстати, в армии я был запевалой. И это мне доставляло удовольствие. Я признавал, что больше ни на что не гожусь. Мне всегда приказывали:

– Даниелян!

Я отвечал:

– Я!

– Хуй на! – откликался сержант, это значило, что у него хорошее настроение. И, после того как вся рота отхохочется, он командовал:

– Запе-вай!

Я начинал петь – на свое усмотрение – строевую песню, которую разучивал со всеми в актовом зале.

Нас водили в баню поротно. Там были душевые кабинки, и в каждую входили по два, а то и по три человека. Мы должны были мыться со скоростью света, потому что враг не ждет! Враг повсюду и так и норовит напакостить, нагадить и начать войну против Советского Союза. Во всяком случае, необходимость все делать быстро оправдывалась именно этим. Всегда надо быть наготове и не зевать!

– А ну давай быстрее, курсанты! Яйца помочили – и на выход! Следующий, заходи! – орали дежурные сержанты.

И так – пока вся рота в пятьдесят человек не помоется. Все это занимало примерно полчаса.

У нас был один курсант, Щерба. Украинец. Мы на него особого внимания не обращали, пока не увидели в бане его чудо.

Он всегда мылся лицом к стене и как-то повернулся анфас.

Нашему взору открылась невероятная картина. У него член свисал до колен! Ну как у ослика. Помню, мы никак не могли наржаться, хотя в глубине души, естественно, завидовали. Нам казалось, это, наверное, очень круто – иметь такую елду. Это было очень забавно. Он не обращал на наши приколы внимания и мыл свое достоинство, как мыл бы свою третью ногу. Мы его спрашивали: а какая тебе подойдет женщина? Щерба брал его в руки и говорил:

– Когда придут ваши подруги вас навещать, могу одолжить половину.

Мы его прозвали Щерба Большой Хуй. Но это было длинно, осталось только Хуй. Он обижался и говорил, что у нас – сосиски, и баба такое даже во рту не почувствует.

В общем, посмотреть на чудо курсанта Щербы пытались все. О нем ходили легенды. Я придумал байку, что подруга Щербы сделала пластическую операцию и соединила вагину с двенадцатиперстной кишкой. Ему эти глупости мы не говорили. Он был славный.

После бани нам выдавали «хэбэ» и нижнее белье. На всех один размер. Я был опять самым маленьким, и мне ничего не подходило. Я понимал, что выгляжу как чмо в панаме. Если честно, то смешно выглядели все. У всех были большие панамы, которые стопорились на наших лопоухих ушах и соскальзывали с лысин во время ветра. Сержант нас ласково называл пиздой с ушами.

Фантазия меня заводила очень далеко, и как-то я эту пизду с ушами представил, и мне стало очень смешно. В строю. Я непроизвольно заулыбался. А в строю лыбиться – то же, что держать руки на яйцах или на жопе! Нам часто делали такие замечания, чтобы мы стояли как швабры, не шевелясь. И как только я улыбнулся, мне приказали закрыть ебальник. Тут я поймал себя на том, что знаменитое «я знаю, что ничего не знаю» у меня в мозгах перефразировалось и превратилось в «я понял, что ничего не понял». На всякий случай посмотрел на свою ширинку, она была застегнута, и я попросил «помощи зала». Ребята мне, неучу, черножопому армянину, любезно объяснили, что «ебальник» на русском означает «рот».

Огонь!

Серая армейская жизнь немного раскрасилась, когда начались учения. Мы учились на артиллеристов, и в один прекрасный день опять вскочили по тревоге. Это было привычным явлением. Но на этот раз мы знали, что это не очередной каприз комбата – он часто так делал, когда ему жена не давала. А тут мы были готовы, что сегодня нас поднимут по тревоге, погонят на плац, потом запихнут в грузовики и повезут наши лысые головы на вокзал. Мы в товарном вагоне поедем в Очамчири. Это было курортное место, но у нас там был учебный полигон.

Мы весь день бегали в противогазах. На солнце, по берегу моря. А в море зайти было нельзя. Как говорится, не положено.

Как-то раз кто-то из наших рискнул намочить ноги, так нас всех одели в ОЗК – это резиновый комбинезон, предназначенный для защиты от химического оружия, – и погнали по пляжу, на солнце. Потом – в болото. Типа, в море хотели? Вот вам море! У меня уже настолько притупилось сознание, что было совершенно все равно, что мне прикажут. Я тешил себя надеждой, что через год-полтора уволюсь и поеду к своей Вике. А кадровые офицеры останутся в этом говне. Будут стоять на солнце, отдавать приказы курсантам и самоутверждаться.

Интересно и страшно стало, когда мы пошли на стрельбище. Во-первых, стрелять из пушки – очень больно, могут лопнуть перепонки в ушах, если вовремя не откроешь ебальник. Как говорили, целку порвет. Ну, я уже знал, что «ебальник» означает «рот». В открытый рот забивались пыж и дым с песком, вот тогда он превращался в ебальник. В общем, вся романтика прошла после первого выстрела.