Сережик

Я уходил глубоко в себя, писал Вике письма в Ленинград и ходил ночью в город к Маро. Увольнение стоило бутылку армянского коньяка. Капитан Сметкин был очень оригинален в своих запросах: он брал с нас взятки кофе, московскими конфетами, знаменитой ленинаканской колбасой «сервелат». А однажды с меня за увольнение попросил кримплен – это такой материал, – чтобы сшить гражданские брюки. Капитан был, конечно, удивительным. Его когда-то понизили в звании за пьянство, и он положил на армию – просто ждал пенсии и сидел себе на табуретке, качая ногой. Он курил даже те сигареты, которые ему приносили мы. Как говорила Маро: «Ему этот коньяк и сигареты суй хоть в рот, хоть в жопу. Все равно мало!»

Но я им был доволен. Вот и настала у меня не служба, а малина, нахуй!

Часть у нас была экзотическая. Она размещалась в крепости, которую построили во времена царя Александра Второго. Под стенами крепости мы иногда находили старые пушечные ядра. Не могу себе простить, что ни одного не припрятал для себя. В баню и столовую мы не ходили. Ели в городе, мылись тоже. И единственное, чего мы боялись, так это встретить там коменданта Антиша. Антиш был легендой. Как я потом проанализировал, это был человек маниакальный. Нам тогда казалось, что он в возрасте – ему было лет сорок, – но он бегал по городу за солдатами, сажал их на гауптвахту, если не было увольнительной. Гонялся за общественным транспортом, заходил в троллейбусы на остановках и подозрительно смотрел на молодых людей. Ему везде мерещились убежавшие в самоволку солдаты. Он ловил их, как преступников, бил, связывал руки, сажал на сухой хлеб и воду. И никакой ротный и даже комбат не мог его убедить вернуть солдата в часть раньше срока.

Как-то я шел домой – по привычке с расстегнутым ремнем и, естественно, без увольнительной, – и вдруг передо мной явился Антиш во всей своей красе: в галифе и фуражке набекрень. Блин, да у него даже фамилия была страшная! Я дал деру. Он – за мной. Бегал он на самом деле хорошо, физически был подготовлен. И вот он бежит за мной и, как в кино, кричит:

– Стой, сука, стрелять буду!

Я на ходу поседел. Слава богу, я был уже там, где вырос и знал каждую дырку, где играл еще совсем недавно в «казаки-разбойники». Я прятался за гаражами, забегал в сквозные подъезды, кружил по дворам. А Антиш не отстает. Он тоже, как и я, знал все подворотни наизусть. Наконец я добегаю до своего подъезда и влетаю на первый этаж, к соседям. И, как застуканный любовник, оказываюсь под чьей-то кроватью. Соседи поняли, в чем дело, и сразу заперли дверь. Я только услышал, как вбежавшему во двор Антишу показали в другую сторону. Мол, он побежал туда.

Я был напуган до усрачки. Но мои знания по дворовому убеганию от противника были непревзойденными. И спасли меня от гауптвахты. Когда я ребятам рассказал, что ушел от Антиша, они посоветовали спрятаться, потому что никто не удивится, если он сейчас будет меня искать по всей ленинаканской дивизии.

Служба шла к концу, родители решили, что я должен вступить в КПСС. Они готовили мне карьеру. Я обязательно должен был после армии продолжить учебу в институте и поступить к отцу на какую-нибудь должность. А без членства в партии Ленина невозможен карьерный рост. Опять были задействованы все известные и неизвестные мне коррупционные схемы, и я пошел к Сметкину и передал ему желание моего отца. Сметкин посмотрел на меня лукаво, он сидел, как всегда, на табуретке, нога начала раскачиваться вверх-вниз все сильнее. Он предвкушал неплохой заработок.

– Три тысячи рублей, – проговорил он, жуя зубами сигарету. И затянулся с удовольствием.

Я так и передал нашим. Деньги ему вручили в городе. Маро его проклинала. Она, мол, честным трудом зарабатывает в бане свои левые десять рублей в день, а он бац – и три тысячи! Сволочь!

Но для наших главным было добиться цели. Мне оставалось просто написать заявление и демобилизоваться на три месяца позже. Это было хуже всего. Хотелось в Ереван, все уже надоело. Хотелось в институт, хотелось новой жизни – гражданской жизни.

Все мои армейские друзья уже готовились к демобилизации. Джениш сделал себе дембельский альбом с фотками. А мне было на все наплевать. Тем более что Вика, когда узнала, что я скоро заканчиваю службу, открыла мне ужасную тайну.

Она прислала последнее письмо. Она писала, что не может мне ответить тем же чувством, которое питаю к ней я. Она знает, что я ее люблю, но сама меня уже считает другом. И предлагает чистую дружбу. Потому что очень меня ценит. Письмо заканчивалось нокаутом ниже пояса. Постскриптум: «Я отдала свою девственность Сергею, окропив кровью белую простынь. Да, его тоже звать Сергей, как тебя. Я люблю этого Сергея. Это произошло еще год назад. Мы живем вместе в общежитии, он с моего курса. Я не говорила тебе, потому что ты служишь, не хотела делать тебе больно. Но уже можно и нужно посмотреть правде в глаза».