Сережик

Как-то нам это надоело, и я начал протестовать. Для сына Ваника Козла это было невероятным явлением, и меня вызвали в Разданское ущелье на разборку. Я уже пожалел обо всем, но делать было нечего: я принял вызов. Меня избили вдребезги, но не успокоились, как это обычно бывает у шакалов. Я стал как бы слабаком, и надо мной уже можно было издеваться. Как-то зимой сын Ваника Козла в очередной раз пришел к нам во двор и начал ко мне цепляться. Мы стали драться, и вдруг тетя Тома увидела это из окна пятого этажа и окликнула нас. Ребята сына Ваника Козла были наглые и взрослых не боялись. Они по-хамски ей ответили и стали ждать продолжения банкета. Тома спустилась в белых брюках, но не в сабо-каблуках, как обычно она одевалась, а в кедах. Она спросила, кто тут главный. Вышел сын Ваника Козла и нагло дунул ей сигаретным дымом в лицо. Тома развернулась и со всего маху ногой сбила ему шерсть с башки, потом ловко расправилась с остальными. Все опешили. Сын Ваника Козла был здоровым верзилой и старше нас. А Тома в этот момент была похожа на Брюса Ли или на Джеки Чана. Она уложила сразу троих. Я и не подозревал, что она знает столько приемов. Наверное, поэтому мужики ее сторонились. Главарь начал визжать, мол, он пожалуется отцу, самому Ванику Козлу! Тома выдала такой грязный пятиэтажный мат в адрес его отца и всех членов его семьи, что у нас отвисли челюсти. Потом она начала изощряться и показывать все руками. Мне стало смешно. Все убежали так быстро, как будто она все, что сказала, прямо сейчас на улице претворит в жизнь.

Она была красива и божественна. Хрупкая, высокая, в белых кедах на снегу, с крупными губами и львиным взглядом, с растрепанными светлыми волосами. У нее были голубые глаза, как у кошки, и грубые руки, как у мужика. Она была рыжей пантерой, у которой хотели украсть котенка. Тома меня подняла из снега, отряхнула, за руку повела к себе домой.

– Идем, мой Ёжик-джан. Сейчас придет Араик из магазина и принесет нам вкусную докторскую колбасу.

Мы ели колбасу с горячим хлебом-матнакашем. Пили сладкий чай. И я понял, что тетя Тома может все! И неважно, пьет она или гуляет направо-налево. Она наша тетя, моя тетя Тома – и все!

Спаситель

У нас в Разданском ущелье на берегу стояла электростанция. Говорят, она очень старая, чуть ли не первая в Ереване. Там работали милиционеры-сторожа, и они не пускали нас на берег реки. Надо было обходить по садам, спускаться. Мы каждый раз просили, но нас не пускали, мол, не положено – и все! Мне как-то это надоело, и я решил отомстить. Мы полезли обратно в гору. Сверху было видно, как милиционеры, сняв фуражки, мирно расположились посреди двора электростанции и играют в нарды. Я подобрал камень – килограммов на семь – и бросил в них. Почему-то мне казалось, что я должен обязательно попасть в нарды и доставить максимум удовольствия всем участникам выходки. Но я попал прямо одному милиционеру в лысую голову. Он вскочил, сделал несколько шагов и упал навзничь, мы испугались и дали деру. Разбежались по домам. Была суббота, помню как сейчас. Когда я пришел домой и сел за стол делать уроки, мама почувствовала что-то неладное. Ну кто делает уроки в субботу? Она подумала, что я болен, но я заверил, что просто хочу делать уроки. Бабуля бы на месте мамы перекрестилась. Но мама была неверующая и просто со своим подозрением неладного пошла на кухню. Ее предчувствия оправдались. Через час в дверь постучали, и в дом вошли милиционеры вместе с участковым дядей Ишханом. Мы его за это имя называли вареной рыбой.

Я из комнаты не высовывался, забился в угол и слушал. К ним вышел отец, быстро оделся и ушел с ними. Мама ничего не сказала, она сидела до ночи у окна и ждала отца. Я сидел в своей комнате, точно проглотив бревно. Папа вернулся наутро. Наконец меня позвали, я расплакался и все рассказал, чистосердечно раскаявшись, как перед расстрелом. Папа сказал, что этому милиционеру очень плохо и он может умереть. Если умрет, то папу посадят – я был несовершеннолетним. А если не умрет, то папа убьет меня. Так что в обоих случаях мне крышка. Мама плакала и просила папу что-то сделать, обо мне уже забыли, как будто я был где-то далеко. Папа начал звонить друзьям, врачам… Мама настаивала, чтобы он позвонил министру.

– Но даже если он не умрет, то уголовное дело возбудят за хулиганство, – говорил отец, сжав зубы.

В общем, хотя уже было светло, я лег спать – с тяжелым грязным камнем на сердце. Это был как будто тот самый камень, который угодил в голову несчастному милиционеру. Надо же… Еще вчера была суббота, мы хотели на речку и ничего не предвещало беды, а сейчас – полный кавардак, хаос, неведение… Как легко испортить жизнь и как трудно ее сделать лучше.

Я ждал приговора. Папы опять дома не было. Вдруг заходит он домой и спокойно говорит, что милиционер не умрет и дело замято. Папа сел на стул, мама дала ему воды и спросила:

– Ты что, министру позвонил? Или откупился?