Сережик

Через минуту влетела бабуля Лиза с подносом. На нем дымились вареники. Она посмотрела на белого деда Айка. И с подноса посыпались белые вареники и заскользили по крашеному полу. Я пожалел вареники. Они были похожи на рыбок, которые вываливаются из разбитого аквариума и бьются об пол. Я начал подозревать что-то неладное. И на всякий случай заревел. Бабуля Лиза взяла меня на руки и сказала, что я настоящий художник и она обязательно мои рисунки покажет маме. Дед Айк пообещал мои картины к Сарьяну в музей занести, чтобы тот сдох от зависти. А затем вышел и шваркнул дверью. Я даже не знал, верить ему или нет.

Африка

Дедушка Айк сел вместе с нами в поезд. Едем в Москву: я, мама и дед. В поезде я прыгаю то на верхнюю полку, то на пол… И так – двое суток. Какая-то тетка из соседнего купе спросила меня:

– Мальчик, а куда ты едешь?

– В Африку! – уверенно ответил я.

– Ой, какой у вас забавный внук, – сказала тетка деду.

Он посмотрел на нее и заявил:

– Да, женщина, ребенок с мамой едет в Африку. Я решил их проводить в Москву на самолет!

Женщина посмотрела на деда неуверенно. Потом, когда уже дед с ней поближе познакомился, рассказал про Второй Белорусский фронт и свою контузию первой степени, она начала верить каждому его слову.

В общем, в Москве мы попрощались с дедом Айком и сели в самолет ИЛ-18. С пропеллером! И полетели в Африку к папе. Он вылетел в Могадишо раньше нас на месяц, чтобы присмотреться, не опасно ли ехать туда маме с ребенком. Летели мы шестнадцать часов. Как только самолет взлетел, вся романтика закончилась. Пропеллеры так ревели, что я старался их перекричать. Уши болели, я был полностью разочарован и умолял маму немедленно выйти из самолета. Вот в поезде ехал себе спокойно, гулял по вагону – а тут! Туда нельзя, сюда нельзя. То тошнит, то черт знает что. И неимоверный гул пропеллеров. Реактивных самолетов тогда не было.

Часов через десять мы приземлились в городе, который назывался Ходейда. Это страшное имя я запомнил. Где-то почти на Африканском континенте, но до папы в Сомали пока еще было далеко. Это была экстренная посадка. В Сомали началась революция. Это мне мама рассказывала потом, когда я начал вообще что-то соображать. А тогда мне было все равно. Просто мы летели к папе, и нас в Ходейде тормознули на пару суток. Для нашей же безопасности, как говорила тетя-стюардесса.

Мы с мамой вышли из самолета, было очень душно. Такое ощущение, будто меня купала бабуля Лиза. К нам подошли черные военные люди. Я громко спросил маму:

– Мама, это негры?

Мать мне заткнула рот, и нас отвезли на автобусе в гостиницу. В гостинице она сидела у окна и все время смотрела на улицу. К нам вошел опять черный мужик в чалме и в белой длинной юбке; вежливо раскланиваясь и глядя в пол, он что-то предложил маме по-английски. Мама отказалась, он вышел. Как потом выяснилось, он просто хотел включить кондиционер. Мама не знала, что это такое, и отказалась на всякий случай. В комнате было душно. Потом принесли обед, мама достала еду из сумки и запретила мне есть то, что лакей принес на подносе. Сама она потом два дня не ела вообще, чтобы моя еда не кончилась. А меня кормила тем, что ей собрала в дорогу бабуля Лиза.

А та положила кроме бутербродов гречку, манную крупу, макароны, рис и туалетную бумагу. Ну так, на всякий случай. Бабуля Лиза с беспокойством говорила:

– Черт знает куда едешь с ребенком, даже страшно подумать! Не корми его африканской пищей!

Логика у бабули Лизы была железная. Мы ехали туда на год.

Из номера выходить нам не разрешали, и мы сидели в отеле несколько суток. Как потом рассказывала мама, даже звонить было нельзя.

Через несколько дней мы опять сели в самолет и полетели в Сомали. Нас там встретила черная машина. И к нам на трап поднялся какой-то белобрысый дядя. Мама говорила, это был сам консул СССР.

Он вежливо нас поприветствовал. Мама сразу спросила, где папа. Консул ответил, что ждет нас дома. В стране комендантский час, потому его не пустили в аэропорт нас встретить.

Наконец мы доехали до нашего дома, где нас ждал папа.

Это был особняк с балконом-верандой, с пальмами и банановыми деревьями. Папа вышел навстречу, обвязанный простыней, как местный житель – не хватало только чалмы, как у того лакея в гостинице. Было очень жарко. Он меня взял на руки, и мы вошли в дом.

Все окна были закрыты металлическими сетками от насекомых. Мама их очень боялась, особенно летучих тараканов. От них никакие средства не помогали, они все равно как-то появлялись в доме. И сразу взлетали, когда в комнате включался свет. Воду из крана пить было нельзя. Все фрукты мыли с мылом. В стране была эпидемия холеры, даже кто-то из советского посольства успел умереть. Мы выезжали из дома только на посольской машине, ходили только в посольство и на пляж при нем.