Сердце Пандоры

— Доминик с няней, сегодня — последний раз в твоей постели.

Готова поспорить, что в этих голодных глазах плещется что-то зловещее, выколоченное из глубин его сдержанности желанием, похотью — и чем-то, что продолжает полосовать меня волнами едва уловимой заботы. Даже если у нас будет жесткий секс — почему-то мне хочется этого несмотря ни на что — я знаю, что Адам никогда не потеряет контроль настолько, чтобы причинить мне вред.

От лестницы до его комнаты — шагов двадцать, и я использую время с пользой: вгрызаюсь в него снова и снова, оставляю на коже свои следы, упиваюсь тем, что моим губам почти больно от столкновений с тугими мышцами.

— К черту нежности, — шиплю, как придушенная змея, когда Адам спиной толкает дверь, и замирает перед кроватью.

— Уверена? — Я вижу, что он ждал именно этого. Страсть, сорванная с поводка, сбросила шкуру добродушного пса, и превратилась в волка.

Я прикасаюсь губами к его уху, глотаю остатки стыда и сдержанности. Дверь спальни медленно защелкивается за нами, и это значит, что здесь мы просто мужчина и женщина, которые просто очень долго шли друг к другу. Предрассудки — враги удовольствия, а постель — место, где женщина должна быть всем, для своего мужчины. Сегодня я буду для него всем.

Его запах пьянит, проникает в ноздри и под кожей стягивает горло удавкой до порывистых вздохов, которые — я не сразу это понимаю — принадлежат мне. Прикусываю его за подбородок, и голодным шепотом, без капли стыда, режу откровением, которое поражает меня саму:

— Выеби меня.

Что-то рвется внутри него. Я отчетливо слышу свист лопнувших тормозов.

Шаг.

— Да, блядь.

Он просто бросает меня на кровать — плашмя на спину, цепляет взглядом, когда я, забывшись, пробую снять туфли. Оставшиеся пуговицы на его рубашке разлетаются в стороны, черный шелк стекает по рукам, тормозит у запястий.

— Нет! — останавливаю его, когда Адам пытается вырвать руки из манжет. — Мне нравится так.

Он мотает головой, пятерней убирает назад волосы — вода стекает по вискам на плечи, тонка ткань черным туманом вьется вокруг тугих мышц. Кажется, нарочно притормаживает, чтобы медленно вынуть ее из-за пояса. Длинные пальцы путаются в застежке ремня, расстегивают ее с металлическим блеском.

— Не раздевайся… совсем.

Я вздыхаю, когда он вытаскивает ремень из петлиц, шелестит молнией. Звуки оглушают, действуют крепче, чем, наверное, действует самый сильный наркотик. Адам раскидывает концы ремня по обе стороны бедер — и в точно таком же движении расходятся мои колени. Осознаю, что лежу перед ним — одетым — совершенно голая, раскрытая. Пальцами ныряю себе между ног, пробую и сглатываю ощущение собственной влаги.

Он еще даже не прикоснулся ко мне, но я знаю, что мой оргазм станет откровением. Я хочу его так сильно, что чувство пустоты колет живот направленными иглами.

— Что сказала твоя доктор, Полина? — Он запускает пальцы под резинку боксеров, ждет мой ответ, прежде, чем продолжить.

— Что мне категорически пора, — говорю я. Это в точности ее слова. Святая женщина.

Он приспускает белье, но все равно остается в штанах. Вздрагиваю, когда готовый член выскальзывает наружу: ровный, немного темнее кожи у Адама на животе. Он сжимает пальцы на стволе, делает несколько поглаживающих движений, разглядывая меня из-под опущенных ресниц, словно хищник — овечку.

Я не жду никаких расшаркиваний, но все равно всхлипываю, когда он становится коленями на кровать, и разводит мои ноги болезненно широко, закидывая себе на колени. Огонь в его глазах — как награда за все мои бессонные ночи. Он накрывает мои пальцы своими надавливает, чтобы протолкнуть их глубже, но я вырываюсь и обхватываю его член возле основания. Адам вздыхает, опадает на одно предплечье, придавливая меня к постели. Его пальцы куда больше моих, но, когда они приникают внутрь, единственное, чего мне хочется — получить еще больше. Моя ладонь скользит по нему плотным кольцом.

— Не спеши, — требует он, и мы берем передышку, чтобы через пару секунда начать снова, синхронизировавшись, словно две механические сущности.

Я не слушаюсь: делаю резкое движение вверх, и Адам в отместку почти грубо, по самую ладонь, вталкивает в меня два пальца. Я отвечаю ногтями у него на тонкой коже.

— Блядь, Полина!

Я могу искупать в его злости, потому что она никогда не причинит мне вреда. Этот огонь никогда меня не сожжет.

Адам стряхивает с меня пальцы, шлепает по бедру — и я скрещиваю ноги у него на спине. Он надежно фиксирует мои запястья вдоль моего же тела, и удерживает нас, словно химерную геометрическую фигуру. Я чувствую его у себя между ног. Так сильно жжет, что влага между складками становится горячей: я не могу этого почувствовать, но знаю, что так и есть.

Толчок бедрами — короткий и пробный, но не осторожный.

Я выгибаюсь мостиком, дергаясь от первого проникновения. Боль есть — было бы глупо отрицать, что ее нет. Немного тянет ниже входа, но это совсем ерунда в сравнении с тем, что было до моего мужа.

— Я тебя трахну до самых гланд, — обещает он, когда я в нетерпении накалываю каблуками его задницу.

— Одни обещания, — выстанываю я.