Сердце Пандоры

Снимаю пиджак и галстук, расстегиваю верхние пуговицы и споласкиваю лицо холодной водой. Набираю немного в ладони и споласкиваю рот, надеясь, что хоть немного избавлюсь от противного вкуса, который как будто въелся в слизистую.

Стук за спиной заставляет обернуться.

— Добрый вечер, Адам, — здоровается Полина, и я на всякий случай еще раз бросаю взгляд на часы.

Может, у меня помутнение какое-то, потому что оделась она явно не для того, чтобы укладываться спать. С моей головой все в порядке: стрелки показывают десять минут восьмого вечера. Полина замечает мой взгляд, но вообще никак не реагирует.

Ей очень идет темно-синее узкое платье. Закрытая спина и отсутствие декольте, но широкий вырез до самых ключиц превращают ее в раскаявшуюся грешницу: целомудренно и порочно. Ну или это просто я дурею от воздержания. Сколько дней уже? Даже не пытаюсь считать, потому что для таких цифр есть одно единственное слово — много.

Она распустила волосы, но подобрала их винтажной заколкой с одной стороны. Голубые камни красиво блестят в лучах вечернего солнца. Я спускаюсь взглядом по ее ногам, отмечаю про себя витиеватые серебряные пряжки на ремешках туфель.

— Собираешься погулять? — Отворачиваюсь. Проклятая рубашка натирает кожу, словно наждачная бумага. И дело совсем не в ткани, дело во мне.

— С подругами, — говорит Полина.

— Теми, которых у тебя нет? — Стаскиваю рубашку, выдыхаю с облегчением.

— Успела найти.

— Рад за тебя. Развлекайся.

Прохожу мимо, хотя в дверях мы все равно сталкиваемся друг с другом. Это так близко, что на моей груди останется запах ее духов. Что-то неуловимо тонкое и сладкое. Странно, что чувствую аромат так хорошо — минуту назад даже персики воняли гнилью.

— Я сказала няне… — начинает она, но я вываливаюсь наружу, подальше от ее волос, глаз и ключиц.

— Все в порядке, я присмотрю за Домиником.

Она уезжает на «Порше», и даже когда шум мотора давным-давно стихает, я пытаюсь понять причину, по которой Полина впервые мне соврала. Нет у нее подруг.

Что бы я сделал, если бы она призналась, что идет к… да, блядь, хоть к кому?

Вариантов много, но больше всех мне нравится тот, где я к чертовой матери рву ее платье.

Час я просто брожу по дому. Впервые так жестко туплю, потому что не знаю, чем заняться. Мои мозги спеклись окончательно, если я еще хоть немного напрягу их цифрами или нагружу работой, то точно сгорят предохранители. Чувствую себя телевизором, у которого сломался штекер, и его включили в розетку просто двумя оголенными проводами. Чуть дернет неосторожным сквозняком — и кино закончится.

Не думать о синем платье.

Не думать о голых ключицах.

Не думать о том, что она писала на своем ноутбуке, и ни в коем случае его не включать. Кто знает, что за секреты прячет Пандора, и зачем она это делает. Какая-то извращенная переписка? С Андреевым? С кем-то другим?

Вдруг понимаю, что всю прошедшую неделю вообще ни разу — почти ни разу — о ней не вспоминал. Где-то на периферии сознания отложилось, что Полина есть, что она существует в той же геолокации, что и я. Но мне и в голову не приходило позвонить или написать, или просто на полчаса позже выехать утром, чтобы перемолвиться хоть парой слов. Жизнь для нас изменилась, а я продолжил жить по старым правилам, по установке на то, что моей жене лучше, когда я пропадаю на работе.

К счастью, просыпается Доминик и перетягивает на меня часть моего внимания. Большую часть, но не все, к сожалению, потому что меня разъедает желание взять телефон и сделать то, что за год брака делал всего пару раз, и то по вынужденной необходимости — позвонить Полине. Найти предлог, придумать ерунду, просто заставить ее ответить и узнать по шуму на заднем фоне, где она: в ночном клубе, в ресторане, в полной тишине на квартире у какого-то мужика.

Не имею на это морального права, и когда рука все же тянется к телефону, я просто бреду в туалет с намерением утопить «звонилку». Завтра меня отпустит, куплю новый. А сегодня хотя бы переборю иррациональное желание влезть в личную жизнь Полины.

Но за минуту до того, как бросаю телефон, на экране появляется имя моей помощницы. Судьба что ли издевается?

— Адам Александрович?! — Она почти орет, и я отодвигаю трубку от уха, морщусь от звона в ушах и проклинаю все на свете, потому что головная боль, с трудом задушенная таблетками, возвращается снова, вскипает и вываливается наружу хлопьями горелого сбежавшего молока. — Позвонили из приемной Берра! Он нашел окно, через три недели!

— Что? — не верю я и прошу повторить. И теперь уже плевать, что Марина орет благим матом, как будто это ее катящуюся под откос жизнь подцепили крюком в метре от обрыва.

Никакой ошибки, у меня по-прежнему все в порядке со слухом, и речь действительно о том самом враче, шанс попасть к которому я потерял месяц назад, и который в мягкой форме послал меня куда подальше, сказав свое однозначное «нет» на мои попытки предложить хоть звезду с неба в обмен на возможность у него пролечиться. Что случилось со стариком? Надеюсь, острый приступ человеколюбия, который не пройдет за эти три недели.