Сердце Пандоры

— Ты снова пришла кормить меня своим враньем? — Ира каким-то чудом разлепляет один глаз достаточно широко, чтобы я увидела сгустки алых капилляров вокруг радужки. — Нашла момент, чтобы ударить в спину? Забрала Адама, получила Доминика — тебе мало?

Адам. Доминик.

Злость, как тяжелогруженый грузовик, сносит меня на всем ходу. Я даже не пытаюсь с ней справиться и не сразу понимаю, почему вдруг ладонь стала такой горячей, и почему пальцы больше не смыкаются на стеклянной поверхности. Только когда боль растекается до самого локтя, я разжимаю пальцы и роняю на пол окровавленные осколки. Один застрял в моей ладони, словно пластмассового окна из «Лего». Я лениво стряхиваю его: алые брызги летят на пол, попадают на белоснежные простыни.

Ира зовет на помощь, но я с размаху запечатываю ей рот ладонью. Той, которая в крови, и сестра мычит, пытаясь освободиться, но от бессилия может лишь вращать глазами, словно потерявшая ориентир кукла.

— Не смей говорить о них, когда в воздухе воняет твоей жирной скотиной. — Собственный голос внезапно звучит холодно и жестко, и мне становится легче, потому что я смогла справиться хотя бы с частью эмоций. — Можешь и дальше быть слепой, Ира, но не вмешивай в свое дерьмо мою семью.

Я убираю ладонь и не без удовольствия наблюдаю, как сестра пытается вытереть кровь с губ. Вижу, как боль корчит ее от каждого движения, но просто не могу пойти против себя и протянуть руку помощи. Не могу дать ей салфетки с тумбочки, хоть до них легко дотянуться, даже не сходя с места.

Когда на ее крик прибегает медсестра, я уже стою около двери. Сжимаю в кулак окровавленную ладонь и, бросив на Иру прощальный взгляд, выхожу из палаты.

Прошлое вернулось за мной. И это был его первый «привет».

Глава двадцать восьмая: Адам

Я не захожу к Ирине в палату: мне там делать нечего. Достаточно просто справиться о ее состоянии у лечащего врача и сказать, что если будет нужна моя помощь, то для связи есть телефон моей личной помощницы — и она все мне передаст.

Ситуация до безобразия странная. Настолько мутная, что я будто стою у края выгребной ямы и не могу понять, каким хреном меня сюда занесло.

Мы с Ириной не общаемся, не переписываемся, не созваниваемся. Я дважды в жестких формулировках дал понять, что меня не интересуют ни одна из предложенных ею форм отношений. Причем во второй раз прямым текстом сказал, что если она еще хоть раз попытается настоять на своем, то может не рассчитывать даже на официальную вежливость. У нас за плечами остался большой багаж прошлого, совместного прошлого, но таскаться с ним я не собирался и не собираюсь. Уходить и возвращаться, чтобы снова уйти, театрально хлопнув дверью, до утреннего жаркого примирения с соплями и признаниями? Я даже в шестнадцать ничего подобного не чувствовал, а после двадцати, когда во главу угла встала потребность самоутвердиться и заработать половину всех денег мира, превратился в толстокожего реалиста.

С другой стороны, Полина и Ирина сестры, и до того, как я увидел Полину после разговора с ней, во мне еще теплилась надежда, что они смогут хотя бы попытаться поговорить. Все-таки, они семья, а сирота во мне, наверное, до конца дней не научится понимать, как люди с одной кровью могут ненавидеть друг друга и не общаться годами.

Но стоит мне увидеть Полину, как все надежды на возможное примирение идут по известному трехбуквенному маршруту.

Вокруг нее уже бегают медсестры, какой-то здоровый бугай в костюме санитара придерживает мою жену под локоть и уводит в сторону процедурной. Я догоняю их на пороге, распихиваю локтями и с ужасом смотрю на ладонь Полины, которую она сжала в кулак и прижимает к груди, словно воображаемую куклу их фильма ужасов.

— Это просто… порез, — бормочет Пандора, и я впервые за все время наших отношений испытываю острое желание приказать ей заткнуться.

От простого пореза не бывает столько крови. Я знаю, потому что у меня таких «простых» целых три штуки, только, конечно, не на руках. Отголоски буйного прошлого, когда я еще думал, что в драке решает скорость и бесстрашие. Парочка ребят из банды отморозков-наркоманов преподали мне урок жизни: в драке решает пятнадцать сантиметров хорошо отточенной стали.

Я усаживаю Полину на кушетку, сам опускаюсь на корточки, с силой забираю у нее руку и взглядом заставляю разжать пальцы.

— Просто порез, да? — Мне хочется взять ее за шиворот и встряхнуть, посмотреть, как стеклянные глаза перестанут смотреть сквозь меня. Но Полина выглядит такой потерянной, что вряд ли это поможет.

Приходится позволить врачам делать свою работу, пока я сижу рядом и просто наблюдаю за тем, как Пандора медленно оттаивает.

Через час мы все-таки покидаем чертову больницу, и часть пути Полина молча смотрит в окно, пока обе ее ладони покоятся на коленях. Правая перевязана до состояния мумии, и я зачем-то отмечаю, что кожа жены почти такого же мелового цвета.