Серая мать

«Мама… Папа… Они успеют дожить до старости, не столкнувшись с… с этим?..»

«Хорошо, что дедушка… наверное, хорошо, что его уже нет…»

«Интересно, от чего умрет Вася?..»

Мысли Олеси продолжали течь, сменяя друг друга, как облака в изменчивом небе.

«Мои последние мысли…»

Иногда в мозг вдруг просачивались какие-то мелкие воспоминания. Узор на скатерти в кухне у родителей. Свет старой настольной лампы и тени по стенам, когда мама читала книжку на ночь. Голубая ленточка на подарочном пакете, в который дедушка положил часы.

«Если бы он не умер…»

Олеся накрыла запястье с разбитыми часами обожженной ладонью другой руки. Сквозь боль она почти не чувствовала их.

«Если бы он не умер, все было бы иначе. Здесь был бы кто-то другой. Не я. А я бы умерла позже, когда на Землю придет та тварь. Или… не умерла бы. У нее ведь тоже будет своя Колыбель. Свой запас пищи».

«Лишь бы мама с папой… Только бы они… Пусть лучше умрут».

Олеся надеялась, что тоже успеет умереть, прежде чем Серая Мать придет сюда. Она ведь обязательно придет. Здесь место, через которое она проникла в земной мир: проход, портал – не имеет значения, как его назвать. Она придет, чтобы отправить на Землю своего выродка, чтобы…

«Хватит. Хватит. Я все равно ничего не могу изменить».

Поток сознания больше не тек произвольно. Теперь он напоминал кипящую в скалистом русле реку, вновь и вновь разбивающуюся об острые камни. Этими камнями были мысли о доме – о настоящем доме, где жили родители; об однокурсниках; о других людях, которых Олеся даже не знала; и о неизвестном мире, в прахе которого царствует сейчас Серая Мать.

«Я ничего не могу сделать. Я почти мертва. Я…»

Новые мысли обжигали едва ли не сильнее, чем боль от настоящих ожогов. От них жгло внутри. Чтобы не давать им воли, Олеся думала о бесчувственной черной дыре, о мертвом колодце, в который превратилось ее лицо. Она словно вытекала наружу из этого колодца, покидая собственное тело, скрючившееся на пыльной кровати.

«Я больше ничего не могу…»

После она покинула и комнату. Протекла сквозь оконное стекло, словно его и не существовало. Оставила все позади, сосредоточившись на том, что было вовне, снаружи.

Олеся больше не видела ни темноты, ни света, но знала, что здесь все еще ночь. Впереди по-прежнему громоздились прямоугольники искусственных домов. Угадывая их очертания сквозь серую рябь перед несуществующими глазами, она слышала то же, что и всегда: безмолвие.

А потом переменчивые серые текстуры расцветились фиолетовым. И алым.

Как фейерверк.

Как пожар.

Чувствуя, как бешено колотится сердце, оставшееся где-то далеко вместе с дрожащим телом, Олеся продолжала смотреть. Она узнала их. Серую Мать. Дитя. Они шли к дому: впереди фиолетовое, следом – алое. Если всмотреться в световые пятна как следует, возможно, она сможет уловить даже абрисы их фигур…

Но в ярких сполохах, растекающихся по серому экрану, Олеся видела иное.

Пожар.

Фейерверк.

«Я ничего…»

Пожар.

Она могла бы сгореть в нем, но не сгорела. Вместо этого она смотрит на фейерверк. Следит за цветными вспышками, еще не понимая, что это такое. Они отражаются в ее широко распахнутых глазах. И в глазах родителей. И дедушки.

А бабушка дома, в кровати. Она не может пойти с ними. Не может ничего сделать. У нее парализованы ноги.

Пожар.

Она сделала, что смогла, для них. Не для себя. Поэтому они все смотрят на фейерверк, а бабушка…

Пожар. Пожар. Пожар.

ПОЖАР.

Фиолетовое.

Алое.

Все ближе и ближе ко входу в ненастоящий дом. Ко входу в земной мир.

Олеся снова была всего лишь телом – обожженным, слабым, грязным, жалко скрючившимся в не своей кровати. Слепым.

Что может сделать эта умирающая развалина?

«Не думай, просто делай».

Олеся не помнила, чьи это слова. Их вполне мог сказать дедушка. Игнорируя мучительное жжение, она прижала указательный палец к часам (разбитым, как и она сама), провела по ободку вокруг циферблата. Часы нравились Толеньке, потому что были настоящими. Копии из праха не способны заменить настоящие вещи.

Олеся отдала бы их ему обратно, если бы могла. Но уже не сможет. Толенька лежит там, на лестнице, с раздробленным черепом, и ему больше не нужны никакие вещи. Все это имеет значение только до тех пор, пока ты жив. После – нет. После уже ничего не важно.

Люди в ее мире живы.

Она еще жива.

«Не думай, просто делай».

Как ни странно, больнее всего было ногам. Делая очередной шаг, Олеся ждала, что горячая, окровавленная кожа вот-вот окончательно лопнет и сползет с голеней вместе с мясом. Но этого не происходило.

Лица она, наоборот, совсем не чувствовала. Это было даже к лучшему: так легче проваливаться в колодец, на дне которого Олеся видела смазанные очертания стен и углов, проступающие на фоне серого шума.

Некогда короткий путь от спальни до прихожей растянулся до бесконечности.

«Успею ли я?»

За полупрозрачной преградой впереди маячило вытянутое пятно из желтого света. Когда ладони коснулись входной двери, боль пришла и к ним тоже.

«Не думай, просто делай».