Семен пластиковой куклой застыл рядом. Олеся по-прежнему не отпускала его руку, была с ним (и, кажется, была вообще
Может, она все-таки успеет помочь ему. Но сначала…
Несоразмерный с конечностью коготь давно разорвал ветхую одежду Толеньки, отвратительная зубастая морда двигала челюстями. Урод Серой Матери был голоден. А еще он специально терзал труп, потому что желал не одной только плоти. Он хотел отыскать хотя бы крохотную непогасшую искорку жизни среди мертвых тканей, чтобы…
Чтобы причинить боль.
Чтобы получить ту же самую пищу, которой питалась его Мать: чужое страдание.
«Почему он не нападает на нас?»
Снова нырнув сквозь черную дыру, Олеся скользила в волнах алого света, стараясь быть тоньше волоса. Слишком тонкой, чтобы ее можно было заметить. Как тогда, в Колыбели.
«Мы – ее добыча. Не его».
«Он… боится ее?».
«Он еще не знает своей силы».
«И я хочу, чтобы никогда не узнал».
«Пожалуйста».
С Ангелиной все было иначе. Урод был голоден, а она… счастлива? Исследуя ее уплощенный, деградировавший разум, Олеся не ощущала ни острого голода, ни злобы. Только радость служения. Только стремление к цели.
«Колыбель?»
«Что это?»
Новая Колыбель. Она должна была стать Колыбелью для красного урода. То немногое, что осталось от Ангелины, действительно желало этого.
«А что-то осталось?»
Олеся погружалась все глубже и глубже, разматывая спрессованную спираль существовавшей некогда личности.
Всегда есть что-то, что оставляет следы. Запрятанный глубоко под землей подвал, в который возвращаешься снова и снова. У человека, согласившегося стать монстром, такой подвал точно есть.
Мертвая плоть. Плохая пища.
м а м а
Мать не слышит. Занята своей добычей. Не станет делиться.
Кто-то мягко направляет в другую сторону, куда он до этого не смотрел.
м а м а
Нет, не она. Кто-то другой.
Да, он чувствовал.
Страх. Стыд. Пахло страданием.
«Куда спешишь, куколка? Погоди…»
Душная горечь сигарет и перегара. Грубая мужская лапа, мнущая девичью плоть. Горячее дыхание над левым ухом: «Не ломайся, сладкая… Зайдем ко мне на минутку…»
А справа – визгливый женский голос, презренная, несмываемая печать: «А нечего вести себя, как потаскуха! Ляжки выставила и пошла! Еще бы покороче юбку надела!..»
Вот что таилось в подвале у Ангелины. Просачивалось из-за неплотно прикрытой двери, перло наверх, отравляя жизнь год за годом. Серая Мать никого не исцеляла. Наркотик, анестезия, забвение – это все, что она могла предложить.
А теперь Олеся вытаскивала содержимое подвала наружу. Отскребала от стен въевшуюся грязь. Выковыривала подробности из самых дальних уголков и выносила на свет. Заставляла Ангелину вспоминать. Так же, как вспомнил Толенька.
Желеобразное тело, успевшее выдавить из тамбура несколько опалесцирующих ложноножек, замерло на полпути. Сжалось, как улитка, стремящаяся спрятаться в панцире. Но прятаться было некуда. Олеся угрем скользила внутри, безжалостно взрезая один гнойник за другим. Невидимый скальпель был ее прямым продолжением.
Когда подвал разросся до размеров нынешнего Ангелининого разума, Олеся наконец увидела это. Тягучая сероватая субстанция – как бензиновые разводы в луже, как завитки добавленного в чай молока. Она сочилась с поверхности амебоподобного тела, окутывая его жидким облаком.
Страдание.
Пища.
Олеся поманила Дитя.
Не обращавший до этого никакого внимания на Ангелину, теперь он повернул к ней окровавленную морду. Сдвоенные щели ноздрей затрепетали, вбирая невесомые частички серой субстанции. Он был очень голоден.
Вспышка боли вырвала Олесю из чужого сознания, заставила застонать. Перед несуществующими глазами вспыхнул и исчез подъезд, сменившись пепельной рябью с цветными сполохами. Ее руку выкручивал Семен. Серые пальцы в кровавых чешуйках с силой вонзались в обожженную плоть. Сквозь помехи проступали желтоватые очертания человеческого тела с запрокинутой назад головой. В центре ее разворачивалась сеть, сплетенная из фиолетовой нити.
«НЕТ!»
Безмолвный выкрик прозвучал оглушительно, как выстрел. Отдача оттолкнула Олесю назад, прижала спиной к стене. Свободная рука в поисках опоры зашарила по бетону, сдирая с пылающей ладони сукровичные пузыри. Олеся видела, как фиолетовый щуп метнулся обратно к своей владелице, будто подрубленный топором. А еще она чувствовала головокружение. Чувствовала, что вот-вот упадет.
Она действительно упала бы, если бы не алая вспышка, стремительно метнувшаяся мимо к слабо шевелящемуся мутному пятну справа. Прозвучал еще один немой крик, чужой, и Олеся изо всех сил подалась в сторону, опрокидывая на пол и себя, и скрючившегося рядом Семена. Потому что знала: вновь оказавшись в подвале, Ангелина будет сопротивляться.
Серая Мать закричала бы, будь у нее рот и голосовые связки.