Серая мать

Наклонившись вперед, Олеся отыскала среди мешанины серых текстур руку Семена и обхватила ее, игнорируя боль в обожженной ладони.

А через пару мгновений отпустила. Все лежало на поверхности.

Семен, не понявший произошедшего, хотел удержать ее руку, но она отстранилась, качая изуродованной головой.

– Она у тебя в мозгу, – гнусаво проговорила Олеся. Из носа снова подтекало.

– Ты не понимаешь…

– Я все понимаю. Я вижу все, – Олеся опять наклонилась к нему, приблизила расплавленный колодец к осунувшемуся лицу Семена почти вплотную, заставляя его отпрянуть. – Ты убил всех. Каждого человека на Земле. У этой твари есть ребенок, и она собирается поселить его в нашем мире. Тем же путем, каким прошла к нам сама. Путь начинается прямо здесь, за этой стеной, – Олеся вытянула руку, не зная, проследит ли Семен за ее жестом. – Она уничтожила, стерла в пыль целый мир, вот этот мир, а ее ребенок сделает то же самое с нашим.

– Ты не в себе, – упирался Семен. – Т-ты… Это психическое, понимаешь? Серая Мать…

Рот снова пересох. Язык дохлой рыбиной приставал к зубам. В глубине над верхним нёбом что-то давило и зудело. Голова становилась тяжелой, и только боль в не полностью сожженных участках лица не давала Олесе отключиться.

И все же продолжать говорить было слишком трудно. И, наверное, бессмысленно.

«Смогу ли я…»

Опережая собственные мысли, Олеся снова перебила Семена, только на этот раз иначе.

«Серая Мать заставила тебя убить единственного человека, который мог помочь мне помешать ей. А я теперь… Посмотри на меня».

Семен дернулся было, но Олеся больше не отпускала его руку. Она знала: он ее слышит.

«Я – следующая. Ты убьешь и меня, если она велит. И кого угодно. Или… Ты знаешь, что она делает с теми, кого не убивает?»

Объяснить на словах у нее бы не получилось. И поэтому Олеся показала.

Замерев ненадолго, Семен вдруг резко рванулся в сторону. Застонав от боли в обожженной ладони, Олеся выпустила его руку. Сквозь помехи, снова застилающие внутренний экран, она услышала топот удаляющихся шагов и стук входной двери.

Слишком ослабшая, чтобы испытывать еще хоть какие-то эмоции, Олеся осталась наедине с болью и слепотой. И со своим бессмысленным даром.

«Проявится, когда будет нужно».

И что, все это для чего-то было нужно?

Олеся не знала, что будет делать Семен с полученным знанием, да и не хотела знать. Даже если он вдруг прозреет и сумеет каким-то образом уничтожить обоих монстров, она этого уже не узнает. Вряд ли с ее увечьем можно выжить без медицинской помощи. Вряд ли вообще имеет смысл выживать, чтобы остаться здесь.

Корча от боли растрескавшиеся, пылающие губы, Олеся улеглась обратно на ненастоящую кровать. Ноги, обожженные прикосновением изменившейся (измененной) Ангелины, прилипали к простыне. Становилось холодно, но она не знала, где одеяло и есть ли оно вообще. Под черной дырой на месте лица что-то хрупало при каждой попытке вдохнуть остатками носа. Хотелось прикрыть глаза, отсечь веками мельтешение ярких вспышек и помех на сером экране, но ни глаз, ни век больше не было.

«От чего я умру? Мы это проходили… Вроде бы гиповолемия… Потом шок…»

Больше Олеся ничего не смогла вспомнить.

«Скорей бы».

2

Семен поднялся бы выше, до самого конца, вылез бы на крышу, если б смог, но лестница упиралась в глухую стену там, где должен был находиться седьмой этаж. То, что снизу выглядело как следующий пролет, на деле оказалось сплошной каменной массой, сводом пещеры, превращенным по прихоти безумного архитектора в изнанку лестницы. Прижавшись к прохладной стене, Семен ощупал ее руками, словно не верил своим глазам, а потом сполз по ней вниз, царапая голую кожу о зернистый бетон.

Ламп здесь не было. Тусклый свет с пятого этажа едва сочился, с трудом дотягиваясь до щели между лестничными маршами. Семен оказался замурован в склепе, единственный выход из которого сторожил…

Нет, он не хотел представлять этого. Не хотел больше думать о мертвом Толеньке, лежащем на лестнице в луже крови с размозженной головой. Семен будто опять оказался на той вахте, только теперь было еще хуже. И… никакой случайности. Он сделал все сам, собственными руками. Семен снова и снова, против воли вспоминал то, что произошло, и начинал трястись, как в лихорадке.

И эта вонь… От него до сих пор смердело убийством!

В темноте Семен не видел крови, покрывающей его полуголое тело, но все равно скреб себя ладонями, пальцами, ногтями, терся о стену, как животное, чтобы стать хоть немного чище. Бесполезно. Горький железистый запах не исчезал. Наоборот, наполнял собой склеп, так что находиться здесь становилось невыносимо.

Задыхаясь, Семен почти ползком спустился на нижнюю площадку. Ноги неприятно дрожали, отказываясь его нести. Пальцы в ошметках кровавой корки забéгали по вытянутому горизонтально вдоль пола подъездному окну, ища защелку на форточке. Ее не было. Кажется, и форточки не было тоже. Только покрытые пылью стекла, сами собой выросшие из окаменевших рам.