Серая мать

Семен повалился на бок и ударил коленом в окно. Раз, другой. Стекло хрустнуло и раскололось, распоров штанину и оцарапав ногу. Оставшиеся осколки он выломал голыми руками, смешивая свою свежую кровь с подсохшей Толенькиной. Боль от порезов не отрезвляла, как будто принадлежала кому-то другому.

Он перевернулся на живот, высунул голову в ночь и часто задышал, пытаясь выгнать из легких остатки душного смрада. Снаружи не было ни ветерка, ни хоть какого-то намека на свежесть. Как всегда. Еще один склеп, только больше. А под серой землей…

«Ты знаешь, что она делает с теми, кого не убивает?»

Семен снова почувствовал, что задыхается.

Наткнувшись на убитого им Толеньку, он на какое-то время забыл, почему вообще выбежал из квартиры, но теперь кровавое помрачение растаяло, обнажив нечто не менее ужасное.

Ему вспомнились мученики.

Он не мог назвать их иначе, потому что они страдали – по-настоящему, невыносимо, постоянно. Безмолвные поначалу крики наполнили голову Семена, когда его насильно протащили через умы этих несчастных. Внутри…

Это невозможно было описать.

Внутри они кричали вслух. Или плакали. Или умоляли. Или выли по-звериному. Как в аду.

Это и был ад. А вход в него находился в Колыбели. Сама Колыбель была этим адом.

На какое-то мгновение (и этого было достаточно) Семен снова оказался в подвале отцовского дома. Снова лежал на сыром и холодном земляном полу, ослабевший от голода и ломки настолько, что даже не мог стянуть с себя штаны, перепачканные жидкими испражнениями. А испытываемое им страдание висело вокруг текучим облаком, окутывало его мягкой оболочкой, неосязаемое, невидимое и… питательное.

Бесконечная братская могила внутри Колыбели содержала огромный запас пищи. Консервы из боли, ужаса и отчаяния. Люди, которых Толенька привел в Колыбель, не были и тысячной долей тех, что уже находились внутри, вплавленные в гигантский живой кисель, погруженные (лишь физически) в летаргию и обреченные на мучения внутри собственного сознания.

«Она стерла в пыль целый мир».

И все это – ради пищи. Потому что…

«У этой твари есть ребенок, и она собирается поселить его в нашем мире… Она стерла в пыль целый мир, а ее ребенок сделает то же самое с нашим».

Голова готова была лопнуть от бурлящего водоворота кошмарных видений, которые Олеся каким-то непостижимым образом показала ему – в точности как это раньше делала Серая Мать. Но ведь люди так не могут!

Олеся ведь не Серая Мать с ее сверхъестественными способностями, а простая девушка… Как? Она не могла, человек на такое не способен!

«Ты убил всех. Каждого человека на Земле».

Семен высунулся из окна по самые плечи, хватая воздух широко распахнутым ртом, как выброшенная на берег рыба.

«Ты убил всех».

Продолжая задыхаться, как будто из воздуха вдруг исчез весь кислород, Семен выпростал руки через разбитое окно, не замечая режущих их мелких осколков, и обхватил голову растопыренными пальцами. Ему нужно было поговорить с Серой Матерью. Прямо сейчас. Нужно было, чтобы Она все объяснила. Он же сделал то, что Она просила. Он выполнил Ее просьбу. Сделал, что должен. А теперь Олеся говорит, что…

«Серая Мать заставила тебя убить единственного человека, который мог помочь мне ей помешать».

Но Олеся не может быть права! Не может… Зачем мешать Серой Матери, ведь Она… Она…

Она не отзывалась.

Она говорила с ним все время, пока Семен шел из Колыбели через Пустошь, а теперь молчала. И он не ощущал ее незримого присутствия за самым краешком сознания. Совсем. Как будто кроме него самого там никого и не было. Никогда.

А разве должен кто-то еще находиться в его разуме? Разве это нормально – слышать у себя в голове чужой голос?

Замерев, Семен уставился в темноту. Она больше не была абсолютной: он различал более темные контуры домов и более светлую площадку двора.

Голос в голове – это то, о чем с самого начала говорила Олеся. Голос, который заставляет… нет, убеждает делать что-то, о чем ты до этого даже не думал.

«Ты убьешь и меня, если она попросит. И кого угодно».

Семен мог различить собственные руки, вытянутые вперед, в редеющий мрак. Они казались пятнистыми из-за Толенькиной крови. Красной крови, а не сизой, как у выродков, которые здесь обитают.

Он только что убил человека.

«Ты убил всех».

Семена будто рвало на куски. С такими вещами дальше не живут. Может быть, кто-то другой – да, но не он. У его говенной наркоманской жизни и не могло быть другого конца. Жаль только, что не раньше.

Оттолкнувшись ладонями от стены, Семен протащил свое тощее тело через окно до пояса. Теперь только подтянуть ноги, и…

Внизу он скорее угадал, чем увидел два темных силуэта, пересекающих более светлое пятно двора: один побольше, другой поменьше. Кажется, большая фигура смотрела вверх.

Стой.

Руки Семена намертво вцепились в раму.

Ты ошибся. Она обманула тебя. Она ведь заодно с Толенькой, помнишь?

Да…

Да, он что-то такое припоминал…

Он вспомнил.

3

«Как много времени нужно на то, чтобы уничтожить целый мир?..»