Сентябрь

- Ага, сам пан подхорунжий! – повторил он. – Пан подхорунжий говорили, что пан капитан устав­ши, так что будить ни-ни, а то злиться станет…

- Заткнись, хам! – не выдержал Мазёл. – Заткнись, а не то я…

- А что будет? Теперь-то оно пан капитан командуют.

- Хозяин…! – резко бросил Вагнер, не отрывая взгляда от побагровевшего лица Мазёла.

Мужик не отошел, только уже не отзывался, только поглядывал искоса. При этом он щурил глаза с покрасневшими жилками, а на заросшей роже появилось выражение издевки. Похоже, слу­жил когда-то, в него было впаяно инстинктивное уважение к чинам.

Тишина продолжалась, ее заполняло доносящееся издали кряканье разгулявшихся в луже уток. Мазёл терял уверенность.

Вагнер подумал, что и хорошо, что все так складывается. Подхорунжий подставился сам. И не нужно будет искать повода. Хорошо и то, что при этом нет молодых. Потом он отдаст им приказ, по­следний приказ в этой их войне. Подкрашенный большими словами про обязанность, про терпе­ливое ожидание. Должны будут подействовать, если только… Ну да, если только Мазёл не станет раком. Это ведь он держал под собой весь отряд. Без него это будет куча перепуганных и дезориентирован­ных сопляков.

Только лишь это я и могу сделать, пришел к заключению Вагнер, наблюдая за тем, как лицо подхорунжего принимает совсем уже свекольный оттенок. Только это.

Неправда. Я мог уйти с самого утра или еще вчера, оставляя пацанов их собственной судь­бе, вне всяких сомнений – невеселой.

Еще вчера Мазёл вызывал впечатление кандидата в камикадзе – в живую торпеду. Сегодня Вагнер уже не был в этом столь уверен. Подхорунжий, скорее, был похож на трусливого и лениво­го главаря, прячущегося за спинами парней, отважных юношеской храбростью, основанной на не­знании и уверенности в собственном бессмертии.

Так что не мог он уйти, прокравшись словно вор, оставляя желторотиков под командовани­ем Мазёла. Уж слишком многое видел он по дороге, в ходе короткой войны и сразу же после пора­жения.

Ему вспомнились сопляки в харцерской форме, с допотопными мосинками на пять патро­нов, извлеченными из арсенала школьного стрелкового кружка, и сопровождавшего их пожилого мужчину, ксёндза с горящими фанатизмом глазами.

Кончилось все даже не самым худшим образом. Священник не успел повести подростков в атаку на немецкие линии. Он не покрыл себя бессмертной славой, как его предшественник, кото­рый много лет назад погубил таких же говнюков в бессмысленном наступлении на большевистские макси­мы.

Командир батальона, личный состав которого составлял чуть больше взвода, даже не выслу­шал настырных просьб направить добровольческий отряд в бой, во имя Бога, Чести и Отчизны. Он постучал себя пальцем в висок, приняв предложение за неуместную шутку. Не обратил он вниман­ия и на выкрикиваемые оскорбления в адрес изменников, евреев-пьяниц и трусов, когда солдаты отбирал­и ружья у несовершеннолетней армии. Вагнер спокойно глядел на мечущегося фанатика, одновре­менно потягивая из фляжки, что давало основания для некоторых оскорблений. Только лишь когда харцеров отправили с эскортом в тыл, а несостоявшийся национальный герой сидел в хлеву, служа­щем в качестве временного КПЗ, он позволил себе описать вслух сложившую­ся ситуацию: связ­но, ко­ротко и нецензурно.

Вагнер приглядывался ко всему этому со стороны, довольный тем, что ему не следует прини­мать решений. Сам он просто пристрелил бы подобного сукина сына на месте. Если кто покон­чить с собой, вопреки заветам собственной религии, то пусть сам идет на танки с кропильницей, Но при этом пускай никого не тащит за собой.

Несостоявшийся герой дергался, грозя, попеременно, то Божьим судом, то полевым, заве­ряя в готовности к любым пожертвованиям, со смертью в защиту истинной веры во главе. Добрый Господь Бог выслушал его просьбы довольно-таки быстро; последующий залп из тяжелых гаубиц на­крыл польские позиции, а один из снарядов разбил маленький хлев. Творец, как и обычно, ва­лил несколько вслепую: остальные снаряды попали в перевязочный пункт, решая при случае проблему раненых, для которых невозможно было найти транспорт. Неисповедимы пути господни.

Воспоминания пролетали сквозь мысли Вагнера, разум которого холодно наблюдал за нарас­тающей неуверенностью подхорунжего Мазёла.

Через пару секунд он не выдержит – пришла оценка.

Скрипнула дверь халупы, к отдаленному кряканью присоединился плач младенца. На двор вышла девушка с лишенными выражения глазами. Она встала на солнце, качая сверток. Губами-то она шевелила, вот только колыбельной – или молитвы – слышно не было.

- Пан капитан… - Мазёл уже был готов. Он облизал запекшиеся губы.