Семейные обязательства

– Хорошо хоть со второй задачей таких сложностей нет, хоть и ополчились на нас все, кто хоть чуточку причастен к симонии \ Симони́я (греч. σιμωνία, лат. simonia) — продажа и покупка церковных должностей, духовного сана, церковных таинств и священнодействий, священных реликвий и т. д. \, а они поголовно солидные господа с большой властью. Но это – дело житейское, хоть и опасное. Вот участвовать в шантаже императора – действительно смелая идея, тут крепко подумать надо. Но попала белка в колесо – пищи, но беги… А там либо свои мздоимцы потравят, либо наш общий тезка Георг фон Раух голову оторвет, он это хорошо умеет, куда лучше, чем все остальное. Кстати, для архиепископа смерть провинциал-охранителя от руки кавалергарда будет прекрасным козырем для торга с императором. А если свои отравят – архиепископ тоже в плюсе, погорюет по верному воину Церкви да отдаст убийц светскому суду… Одно радует – ты, Дымок, ценный актив, без миски паштета не останешься.

Кот снова забрался охранителю на колени. Покрутился, устраиваясь. Начал было соскальзывать, недовольно фыркнул и залез обратно.

- Ладно, не сопи, - почесал его отец Георгий, радуясь, что кот научился-таки цепляться когтями за облачение, а не за ногу. - Живы будем – не помрем. Я постараюсь задержаться на этой должности.

Раскинем невод, где-нибудь Ульрих да отметился. Хотя бы около дочки своей. Тут торопиться нельзя, так что пусть принц пока без нас поскучает, много лет сидел тихо и еще посидит. Правда, сидел он по причине полной своей бесполезности. Отрекся и сбежал – зачем он нужен, нытик? Никому и в голову не пришло, что потомок Мстислава может оказаться магом.

Отец Георгий покрутил головой, разминая шею – даже на нормальном стуле тяжело долго сидеть. Переложил кота в кресло и достал из стола очередную стопку документов.

- Жуткие тайны – жуткими тайнами, - назидательно сказал он зевнувшему коту, - а текущие дела – текущими делами. Ну-с, глянем, что наворотили любители роскоши и дурацких мягких перин.

Кот мурлыкнул. Он не считал перины дурацкими.

Глава 7. Дом и работа

Жизнь новоиспеченной госпожи Румянцевой была настолько обыкновенной, что Элизе иногда хотелось себя ущипнуть – не сон ли это? Ей казалось, что свадьба все изменит. Что будет по-другому, иначе, интереснее, страшнее, может быть… Ничего подобного.

Добавилось дикое, выматывающее одиночество, но замужество здесь было не при чем. С ней все равно никто не захотел бы иметь дело, останься она девицей. Дочь заговорщика, прокаженная – кому она нужна?

Через неделю после свадьбы молодожены Румянцевы вернулись в Гетенберг и поселились в давно знакомом Элизе особняке в первом кольце стен, недалеко от Цитадели. Ее родной дом был совсем рядом, но Элиза не стала туда заходить.

Пьер пропадал на службе, часто задерживался допоздна, точно так же, как раньше отец. Она привычно занималась домом. Составляла меню, раздавала распоряжения прислуге, вышивала и прогуливалась по городскому парку.

Элиза заказала несколько платьев, темно-синих и темно-зеленых, глубоких, насыщенных оттенков – таких, чтобы в пасмурную погоду казались черными. Траур по отцу невозможен, но она хотя бы так выразит горе. Пусть это глупый протест, пусть мелочь… Неважно. Сначала было больно натыкаться на изумленные, а иногда и испуганные взгляды знакомых, но Элиза вскоре привыкла проходить мимо с высоко поднятой головой.

Да, я дочь преступника. Да, я в трауре. Да, вам неловко от того, что когда-то мы общались.

Подавитесь вашим интересом, осуждением и брезгливым любопытством.

Элиза никогда раньше не ругалась вслух. Это было немыслимо для девушки из общества. Но сейчас – можно.

Увидев на скамейке в парке трех воркующих дам – своих бывших подруг, она тихонько, себе под нос прошептала: «Идите к черту!» и почувствовала, как разжимается на лице маска светской отстраненности. Простые, вроде бы, слова – но теперь Элиза могла спокойно улыбаться.

Дамы сделали вид, что не заметили ее. Элиза не замедлила шаг, не повернулась к ним. Прошла в полутора метрах от отвернувшихся красавиц, сохраняя на лице милую улыбку.

Очень не хватало салонов и балов. Элиза тосковала по возможности закрутиться в вальсе, по невинному флирту, дрожи веера и обсуждению последних новостей. Раньше с утренней почтой слуга приносил еще и стопку конвертов, не всегда помещавшихся на поднос. Теперь там были только газеты.

Элиза сходила с ума от одиночества. С тоски пыталась болтать с горничной, но скоро уже не могла слышать о притираниях, приметах и способах укладки волос.

Изнаночная петля – лицевую снять с накидом – снова изнаночная петля… Спицы в руках Элизы двигались не так быстро, как хотелось бы, зато методично и ровно. Темно-серый шарф должен был получиться теплым и длинным. Осень в Гетенберге всегда промозглая, зима по всем приметам будет холодной – не хватало еще, чтобы муж подхватил простуду.

Элиза поглядывала на часы. Пьер вернется минут через сорок, ей хватит времени еще на несколько рядов. А закончит она завтра.