Семейные обязательства

Отец ждал ее в круглом помещении под балками остроконечной крыши башни. В стене были прорезаны узкие бойницы, перед ними стояли подставки для пушек небольшого калибра. Кажется, эта деревянная штука называется «лафет». Или как-то иначе? Элиза не слишком хорошо разбиралась в артиллерии.

Его содержали явно в другом месте, здесь был только стол и несколько табуреток — видимо, местная «комната для свиданий».

Элиза сделала пару шагов и остановилась. Горло перехватило, не было сил шевельнуться. Она так много мечтала о том, чтобы это оказалось правдой!

Он жив. На самом деле. Господь услышал ее отчаянные молитвы.

Павел Лунин стоял перед дочерью. Чуть осунувшийся, в простой холщовой одежде, с давно не стриженой бородой, растерявший весь придворный лоск, неловко пытаясь спрятать под теплой кофтой обрубок правой руки.

В памяти Элизы всплыла картина в багровых тонах – камин, кровь хлещет веером, она рвется помочь отцу и кричит что-то…

Видение схлынуло. Теперь она смотрела в лицо отца, пытаясь встретиться взглядом с его глазами, впавшими, как от долгого поста… или слез? Господи, какая разница? Главное, что он жив, остальное неважно. После разберемся.

Вот только смотрел Павел Лунин не на дочь, а за ее плечо. Смотрел с холодной, страшной ненавистью.

- Я подожду снаружи, - негромко сказал фон Раух, вошедший за Элизой. – Когда захотите уйти, Елизавета Павловна, постучите.

- Спасибо, - кивнула она.

Только когда за кавалергардом закрылась дверь, Павел Лунин наконец-то перевел глаза на нее. Смерил глазами траурное платье и вдовий убор. Грустно усмехнулся:

- Ну, здравствуй, Лизавета. Долго же ты сюда шла.

- Батюшка! – она рванулась к отцу и крепко обняла его, - я ведь только вчера точно узнала, что вы живы! Думала, казнили вас!

- Не казнили, - как гвоздь вбил, сказал старший Лунин, неловко обнимая ее в ответ одной рукой. - Так и я, как видишь, не сумел вовремя умереть. Кто ж знал, что холеный хлыщ Раух там окажется! Этот, провожатый твой, - он с досады дернул обрубком руки. - Вот кого резать надо, как бешеного пса!

Элиза уткнулась лицом в отцовское плечо и разрыдалась. Даже здесь, даже в арестантской одежде, он пах домом, спокойствием, надежностью… С раннего детства, когда отец брал ее на руки, Элиза чувствовала себя в полной безопасности. Сейчас то детское чувство вернулось – невозможное, немыслимое! Как арестант может защитить дочку?

Надеждой, - пришел в ее голову ответ, показавшийся единственно верным. – Надеждой…

- Почему ты в трауре, Элиза? Снова бунтуешь против этикета? Куда муж смотрит?

- Муж не смотрит, - ответила она подчеркнуто-ровным голосом. – Его позавчера похоронили.

Она рассказала о дуэли Пьера. Как можно короче. Ни словом не упомянув ее причины.

- Жаль мальчишку, - кивнул отец. – Но ты теперь, если не будешь глазками хлопать — богатая вдова. Завещание-то огласили уже? А то смотри, дядька его – тот еще жук, постарается, чтобы все в семье осталось. Ты уж не упусти своего, а то кто ж тебя без приданого-то замуж возьмет?

- Пьер бы взял, - мрачно сказала Элиза. – Без приданого, хромую, косую... Что угодно, лишь бы сдержать слово.

- Как иначе-то? – пожал плечами Павел Лунин. – Мальчишка хоть и крючкотвор, а все ж таки Румянцев, не осрамил фамилию. Эх, не думал я, что из него вырастет такой хлюпик. Следующего мужа тебе нужно найти пообстоятельней, из военных, чтобы не закололи на первой же дуэли.

Элиза отшатнулась. Медленно прошла по поскрипывающим доскам пола, посмотрела в бойницу на дальний лес (на ближних подступах к замку все деревья были вырублены, чтобы никто не мог скрытно подобраться к древней твердыне). Мельком удивилась, почему в башне нет пушек. На ремонт забрали?

- Вы не знаете, батюшка, как он за вас хлопотал? – спросила она, глядя в стену. Повернулась и воскликнула: - Вы живы только потому, что Пьер дошел до канцлера Воронцова! Он вам жизнь спас! А вы…

- А я, выходит, не оценил благодеяния? – с издевательскими нотками хмыкнул Павел Лунин. – Так ведь никто мальчишку об этом не просил, он сам решил моей судьбой распорядиться. Я был готов к смерти, а теперь… сижу тут, как зверь в клетке. Лучше б казнили.

Элиза задохнулась. Задержала дыхание, чтобы не закричать. Почувствовала, что сейчас не выдержит, прижала платок к губам и зажмурилась.

- Так ведь и я не просила сохранять мое приданое, - услышала она собственный голос, непривычно низкий, почти переходящий в рык. Так кошка Герда рычала, схватив кусок мяса – не дам! Моё!

Павел Лунин молча поднял бровь.

- Вы, батюшка, распорядились моей жизнью. Я бы лучше была нищей, но рядом с живыми отцом и мужем… Вы МЕНЯ спросили, устраивая мое «счастье»?