Семь столпов мудрости

Восемь внушительных машин выехали из Гувейры на следующий день и достигли нашей старой остановки за Мудовварой к заходу солнца. Это было превосходно, и мы разбили лагерь, намереваясь найти дорогу к рельсам утром. Поэтому мы вышли рано на тендере «роллс» и рыскали по очень неприятным низким холмам до вечера, когда прибыли на место за последним хребтом над Телль Шахм, второй станции к северу от Мудоввары.

Мы туманно заговорили о том, чтобы взорвать поезд, но местность была слишком открытой, а вражеских блокгаузов много. Вместо этого мы решили атаковать небольшие укрепления прямо напротив нашего укрытия. Поэтому в конце новогоднего утра, прохладного, как хороший летний день в Англии, после приятного завтрака мы не спеша покатили по каменистой равнине к холмику, что возвышался над турецким постом. Джойс и я выбрались из машин и влезли на его вершину, чтобы осмотреться.

Джойс командовал, и впервые я был в бою зрителем. Эта новизна была удовольствием. Работа с бронемашинами казалась войной «де люкс», так как наши войска, одетые в сталь, не могли пострадать. Поэтому мы устроили маневры, в лучших традициях генералов регулярных войск, заседая военным советом на своей вершине и пристально наблюдая за битвой через бинокли.

Батарея «тальботов» открыла дело, энергично вступив в бой прямо под нами, в то время как три бронемашины ползли к флангам турецкой насыпи, как огромные собаки, идущие по следу. Вражеские солдаты высунули головы, чтобы поглядеть, и все были очень приветливы и любопытны, пока машины не выставили свои «виккерсы» и не начали поливать окопы огнем. Тогда турки, уразумев, что это атака, спрятались за свои парапеты и начали беспорядочно палить по машинам. Это было так же безнадежно, как дразнить носорога птичьей дробью: через некоторое время они обратили внимание на орудия Броуди и усыпали пулями землю вокруг них.

Очевидно, они не собирались сдаваться, и очевидно, что у нас в распоряжении не было средств их к этому принудить. Так что мы отъехали, удовольствовавшись тем, что прокатились вдоль путей туда и обратно, доказав, что поверхность достаточно твердая для операций на машинах при осторожной скорости. Однако люди ждали большего, и, чтобы позабавить их, мы поехали к югу, до Шахма, лежавшего в противоположной стороне. Там Броуди выбрал позицию для орудий в двух тысячах ярдов и начал аккуратно посылать снаряд за снарядом на территорию станции. Туркам это не понравилось, и они стеклись в блокгауз, пока из машин сыпались бесполезные пули по окнам и дверям станции. Они могли бы спокойно войти туда, будь в этом хоть какой-нибудь смысл. А так мы снова всех отозвали и вернулись под прикрытие наших холмов. Мы задумывали всего лишь добраться до рельсов через многообразные трудности равнин и холмов. Когда нам это удалось, мы совершенно не были готовы к действиям, не имели никакого представления, какой должна быть наша тактика и методы: и все же мы много почерпнули из самой этой нерешительности.

Уверенность в том, что через день мы можем совершать из Гувейры операции вдоль железной дороги, значила, что движение поездов отдано нам на милость. Все турки в Аравии не могут ничего поделать с одной-единственной бронемашиной в открытой местности. Поэтому положение Медины, и без того тяжелое, стало безнадежным. В немецком штабе это поняли, и после визита Фолькенхейна в Маан они повторно заставили войска покинуть все, что лежало южнее этой точки; но старая турецкая партия ценила Медину как последний обломок их владычества над Святыми Местами, их уцелевшее притязание на халифат. Чувства заставили их принять решение вопреки военной целесообразности.

Британцы, казалось, были на удивление привязаны к Медине. Они настаивали, что ее следует покорить, и щедро тратили деньги и взрывчатку на операции, которые Али и Абдулла постоянно предпринимали со своей базы в Йенбо. Когда я взывал к противоположному, они относились к моему мнению, как к остроумному парадоксу. Соответственно, чтобы оправдать наше намеренное бездействие на севере, нам приходилось притворяться неспособными к действию, и это убеждало их, что арабы слишком трусливы, чтобы перерезать пути у Маана и удерживать их. Эта причина даровала чувство превосходства солдатам, всегда готовым думать плохо о туземных боевых действиях, считая их низменность комплиментом себе. Поэтому мы поддерживали нашу дурную репутацию, и это была неблагородная, но простейшая уловка. Штаб знал о войне настолько больше, чем я, что они отказывались узнавать от меня о тех странных условиях, в которых будут действовать иррегулярные войска; и я не мог тратить время, чтобы устраивать детский сад и поучать их для их же пользы.

Глава LXXXIII