Следующим делом нашего предусмотрительного джемадара было приготовить позиции для пулеметов в верхних башнях, с вершин которых подступы были отданы на нашу милость. Затем он разместил часовых в правильном порядке (знаменательное и диковинное событие для Аравии), и их главной обязанностью стало закрывать задние ворота на заходе солнца. Дверь была уравновешенной глыбой базальта в фут толщиной, которая поворачивалась на собственной точке опоры, во впадине преддверия и на перемычках. Сдвинуть ее с места стоило больших усилий, а закрывалась она с таким лязгом и грохотом, что дрожала западная стена старого замка.
Тем временем мы выясняли, как прокормить себя. Акаба была далеко, и зимой дороги туда были тяжелыми; поэтому мы снарядили караван в Джебель Друз, на нейтральные земли, лежащие всего в одном дне пути. Матар взял это на себя ради нас, с длинным поездом верблюдов, чтобы привезти разнообразную пищу для нашего смешанного отряда. Помимо моей охраны, приученной жить чем придется, у нас были индийцы, которым еда без перца была не еда. Али ибн эль Хуссейну нужны были овцы, масло и поджаренная пшеница для его людей и людей биаша. Кроме того, были гости и беженцы, которых мы могли ожидать, как только новости о том, что мы расположились здесь, проникнут в Дамаск. Пока они не приходили, у нас было несколько дней покоя, и мы сидели, наслаждаясь этими осенними днями, то дождливыми, то солнечными. У нас были овцы и мука, молоко и топливо. Жизнь в крепости, не считая ее проклятой грязи, шла достаточно хорошо.
Но покой наш закончился скорее, чем мы думали. Вуд, который хворал уже некоторое время, свалился с острым приступом дизентерии, что было само по себе незначительно, но последующая слабость могла поставить его в опасное положение, когда зима утвердится серьезно. Кроме того, он был нашим базовым инженером в Акабе; и, кроме радости от его компании, у меня не было оправдания, чтобы держать его здесь дольше. Итак, мы составили отряд, чтобы отправиться с ним на побережье, выбрав в эскорт Ахмеда, Абд эль Рахмана, Махмуда и Азиза. Они должны были вернуться в Азрак тотчас же из Акабы с новым караваном припасов, прежде всего не забыв о пайке для индийцев. Остальные мои люди должны были оставаться в прохладной праздности, наблюдая за развитием ситуации.
Затем начался поток посетителей. Весь день, и каждый день, шли они, теперь быстрыми колоннами, с частой стрельбой и скачками верблюдов, что означало для бедуинов парад. Это могли быть руалла, шерарат, серахин, сердийе, бени-сахр, вожди с великими именами, такими, как ибн Зухаир, ибн Кебир, Рафа эль Хорейша, или незначительный отец семейства, выказывающий свою добрую волю, не лишенную жадности, пред светлыми очами Али ибн эль Хуссейна. Затем следовал дикий галоп на лошадях: друзы или беспокойные, воинственные крестьяне Арабской равнины. Иногда это был осторожный, медленно вводимый караван объезженных верблюдов, с которого неуклюже спешивались сирийские политики или торговцы, не привыкшие к дороге. Однажды прибыло сто несчастных армян, бежавших от голода и ужаса перед тяготеющими над ними преследованиями турок. Затем могла прийти безупречная группа верховых офицеров, арабских перебежчиков из турецкой армии, за которыми следовала, или не следовала, тесная компания арабов-рядовых. Так приходили они, день за днем, пока не протоптали серые дороги в пустыне, где до нашего прихода не было ни одного следа.
Али указывал то одного, то двух, и наконец — трех распорядителей, которые принимали нарастающую волну этих пришельцев, отделяли достойных от любопытствующих и размещали их в должное время перед ним или передо мной. Все хотели знать о шерифе, арабской армии и англичанах. Купцы из Дамаска привозили подарки: сладости, сезам, карамель, абрикосовое варенье, орехи, шелковые одежды для нас, парчовые покрывала, головные платки, овечьи шкуры, фетровые коврики с цветными полосами, выбитыми на них арабесками, персидские ковры. Мы отдаривали их рисом, кофе с сахаром и белым хлопчатобумажным полотном — теми необходимыми вещами, которых лишила их война. Каждый узнавал, что в Акабе царит изобилие, приходящее через открытое море со всех рынков мира; и так арабское дело, к которому звали их чувство, инстинкт и склонность, становилось им еще и выгодным. Медленно наш пример и учение обращали их: мы старались, чтобы это было очень медленно, ведь тогда они могли быть нашими наверняка.
Величайшим нашим активом в деле Фейсала, в этой работе на севере был шериф Али ибн эль Хуссейн. Безумный соперник диких племен в их самых диких выходках теперь обратил все свои силы к более великой цели. Смешение кровей наделило его лицо и тело сильной привлекательностью, возможно, плотской, но трансформированной его характером. Никто не мог, взглянув на него, не испытать желания увидеть его вновь; особенно когда он улыбался, что он делал редко, одновременно губами и глазами. Красота была для него сознательным оружием. Он одевался только в черное или только в белое, без единого пятнышка, и тщательно выбирал жесты.