Семь столпов мудрости

Под этот аккомпанемент артиллерии мы рассказали Мифлеху, что собираемся совершить набег на округ Дераа, и были бы рады видеть его и около пятнадцати его соплеменников с нами, всех на верблюдах. После нашей неудачи с ховейтат мы решили не объявлять наш прямой объект, не то его рискованный характер разубедит наших партизан. Однако Мифлех согласился сразу, с явной торопливостью и удовлетворением, обещая привести с собой пятнадцать лучших людей своего племени и собственного сына. Этот парень, по имени Турки, был старой любовью Али ибн эль Хуссейна, животное начало в каждом взывало друг к другу, и они неразлучно бродили вокруг, получая удовольствие от прикосновений и молчания. Он был светлокожим, с открытым лицом, около семнадцати лет, невысокий, но широкоплечий и сильный, с круглым веснушчатым лицом, вздернутым носом и очень короткой верхней губой, которая показывала его крепкие зубы, но придавала ему довольно сумрачный вид, не сочетавшийся с его веселыми глазами.

Мы узнали его мужество и верность в двух критических ситуациях. Его добродушие контрастировало с просительной манерой, унаследованной от отца, лицо которого было изъедено алчностью. Турки постоянно беспокоился о том, чтобы все считали его мужчиной среди мужчин; и он всегда искал случая совершить что-нибудь дерзкое и чудесное, чтобы похвастаться своей храбростью перед девушками своего племени. Он сверх меры обрадовался новому шелковому платью, что я подарил ему за обедом, и, чтобы показать его, дважды прошелся по палаточному поселку без покрывала, подкатываясь к тем, кто казался вялым после нашей встречи.

Глава LXXIV

Стемнело задолго до того, как наш караван оставил Баир, напившись. Мы, вожди, ждали дольше, пока зебн не будут готовы. Приготовления Мифлеха включали визит к Эссаду, предполагаемому предку клана, то есть к его богато украшенному захоронению около могилы Аннада. Бени-сахр были уже достаточно оседлыми, чтобы принять предрассудки семитских деревень — священные места, святые деревья и захоронения. Шейх Мифлех думал, что сделает этот случай верным, если добавит еще один головной шнур к пестрой коллекции шнуров, обернутых вокруг надгробного камня над головой Эссада, и, что характерно, попросил нас обеспечить ему это подношение. Я вручил ему один из моих, богатый, красно-серебряный, шелковый, из Мекки, заметив, что благодать пребудет с дающим. Бережливый Мифлех всучил мне в обмен полгроша, чтобы это считалось покупкой; а когда я проходил мимо несколько недель спустя и увидел, что украшение исчезло, он громко проклинал при мне святотатство какого-то безбожного шерари, ограбившего его предка. Турки мог бы рассказать об этом больше.

Крутая старая тропа вывела нас из вади Баир. У гребня хребта мы нашли остальных, расположившихся лагерем на ночь вокруг костра, но на этот раз не было ни разговоров, ни кофе. Мы лежали близко друг к другу, затаившись и напрягая уши, чтобы расслышать трескотню пушек Алленби. Они говорили красноречиво; и от их пальбы запад вспыхивал молниями.

На следующий день мы прошли слева от Тляйтахват, «Трех сестер», белых чистых вершин, которые отмечали, как ориентир, высокий водораздел, лежащий за день пути отсюда, и спустились по мягким покатым склонам за ними. Нежное ноябрьское утро обладало мягкостью английского лета, но его красоту пришлось отогнать от себя. Я тратил свободное время на привалах и ехал на переходах среди бени-сахр, которые приучали мое ухо к своему диалекту и наполняли мою память замечаниями о племени, семейных или личных делах, что вырывались у них.

В малонаселенной пустыне каждый человек, достойный уважения, знал себе подобных, и вместо книг они изучали свою генеалогию. Показать недостаток подобных знаний — значило выставить себя дурно воспитанным или чужаком; а чужаки не допускались ни к задушевной беседе, ни к советам, ни к доверию. Ничто не было так утомительно, но и так важно для успеха моей цели, как эта постоянная гимнастика ума, чтобы можно было обладать показным всеведением каждый раз при встрече с новым племенем.

На закате мы разбили лагерь в притоке вади Джема, у каких-то кустов с чахлой серо-зеленой листвой, которые порадовали наших верблюдов, а нас снабдили топливом. Этой ночью пушки звучали очень отчетливо и громко, возможно, потому что Мертвое море, лежащее между нами, разбрасывало раскаты эха по нашему высокому плато. Арабы шептались: «Они ближе; англичане наступают; пощади, Господи, людей под этим дождем». Они думали с сочувствием о страдающих турках, так долго бывших их слабыми угнетателями; и за их слабость, хоть они и были угнетателями, они любили их больше, чем сильных иностранцев с их слепым равнодушным правосудием.