Семь сестер

– Что именно?

– Майя, каждый ребенок, которого усыновили или который слишком рано потерял своего отца или мать, может потом, с годами, с легкостью возвести своего родителя на этакий пьедестал божества. Помню, именно так и случилось с моим отношением к матери. В моем воображении Изабелла превратилась почти в Мадонну, такую совершенную женщину без единого изъяна. Хотя уверена, в реальной жизни, у нее были свои недостатки, как и у каждого из нас.

– Наверное, вы правы, – согласилась я с Беатрис.

Какое-то время старуха молчала, внимательно изучая мое лицо.

– И вот когда я увидела, с каким совершенно непонятным мне упорством ты пытаешься узнать информацию уже о своей матери, а заодно и те причины, по которым она отдала дочь в чужие руки, то поняла, что если соглашусь ответить на твои вопросы, то не смогу лгать. А если расскажу тебе правду, то, как ни печально, разрушу тот благостный образ, который ты, скорее всего, уже успела сотворить в своем воображении.

– Да, дилемма не простая. Я только-только начинаю понимать ее, – откликнулась я, желая как-то подбодрить Беатрис. – Но, наверное, вам будет интересно узнать, что вплоть до самой смерти моего приемного отца я редко задумывалась над тем, кем была моя настоящая мать. У меня было очень счастливое детство. Я обожала своего отца, обожала Марину, ту женщину, которая занималась нашим с сестрами воспитанием. Она была мне как мать. Трудно представить себе более заботливую и любящую женщину. Такой она остается и сегодня, – поспешила уточнить я.

– Что ж, это несколько упрощает мою задачу, – согласилась со мной Беатрис. – Потому что, боюсь, вся история, приведшая к тому, что тебя удочерил посторонний человек, очень неприглядная. Для любой матери ужасно признаться самой себе, что ей с большим трудом удается полюбить собственное дитя. Увы-увы! Но именно таким было мое отношение к Кристине, твоей матери. Прости, Майя. Меньше всего на свете я хочу доставить тебе еще какие-то дополнительные страдания и печали. Их и так в последнее время было у тебя с лихвой. Но ты производишь впечатление умной молодой женщины, а потому с моей стороны было бы недостойно лгать тебе или отмахиваться от твоих вопросов какими-то банальностями. Ты бы сразу же разобралась, что к чему, уверена в этом. Но ты должна помнить и другое. Как родители не выбирают себе детей, так и дети не могут выбрать родителей.

Я отлично поняла, что именно хотела донести до меня Беатрис. Какое-то время я колебалась в нерешительности. Что лучше? Быть может, действительно лучше остаться в неведении и ничего не знать. Но, с другой стороны, я проделала такой долгий путь сюда… И потом, ради блага самой Беатрис, надо дать ей шанс выговориться и все объяснить. Я сделала глубокий вдох и тихо сказала:

– Так расскажите мне о Кристине.

По выражению моего лица Беатрис поняла, что я сделала свой выбор.

– Хорошо, пусть будет так. Яра сказала, что она уже успела кое-что рассказать тебе о моей жизни. Мой муж… твой дедушка… мы с ним были очень счастливой парой. Ну а вишенкой на торте стала для нас новость о том, что я беременна. Наш первый ребенок, мальчик, умер спустя несколько недель после рождения. А потому, когда через несколько лет я родила Кристину, то счастью моему не было предела. Она стала для нас с мужем настоящим сокровищем.

Я снова сделала глубокий вдох. Мысли сами собой перекочевали уже на моего сына, которого я тоже потеряла.

– После всех тех сложностей, которыми полнилось мое собственное детство, – продолжила Беатрис, – я твердо вознамерилась сделать все от меня зависящее, чтобы моя дочь росла в атмосфере родительской любви и внимания. Но если откровенно, Майя, то Кристина была сложным ребенком, причем с первых же минут своего появления на свет. Ночами она почти не спала, а когда немного подросла, то стала постоянно закатывать нам скандалы. Эти вспышки раздражения могли длиться часами, и ее никак нельзя было унять. Когда она пошла в школу, то забот только прибавилось. Учителя постоянно присылали нам с мужем письма, в которых уведомляли о том, что наша дочь обижает других девочек, шпыняет их, доводит до слез. Страшно признать такое, – голос Беатрис дрогнул, видно, от тех давних болезненных воспоминаний, – но Кристине, судя по всему, было неведомо чувство жалости и сострадания. Она делала людям больно и ни капельки не раскаивалась в содеянном. – Беатрис подняла на меня глаза, полные смятения. – Майя, дорогая, скажи мне, может, ты уже хочешь закончить этот неприятный разговор?

– Нет, продолжайте, – ответила я, пребывая в некотором оцепенении от услышанного.