Семь песков Хорезма

Не думай, что русская плеть или армейский прут нежнее вашей нагайки или камчи. Мир устроен везде одинаково. В России давят бедноту царь, князь да дворяне, а в Хиве — хан и его сановники. Вся и разница между ними в том, что говорят на разных языках. Рузмамед хмыкнул, не согласился с Сергеем: — Может быть, так и есть, но я сужу о делах — только по делам. Я тебе сказал, что не отдал Аманнияза в войско Аллакули-хана, но не поведал, как это было. А было так, дорогой топчи... В ту зиму, когда двинулись хивинские войска на Усть-Юрт, к Чушка-келю, я жил здесь, в этой самой юрте. Шел снег, и я пил черный чай с салом, чтобы согреться, когда к юрте приблизился целый отряд. Вышел я взглянуть, кто такие. Вижу, туркмены, а кто они и откуда — понять не могу. Тут один подходит и говорит: «Сердар, если ты гостеприимный хозяин, то пригласи нас в кибитку». Я приказал чабанам принять весь отряд, как подобает хорошим хозяевам, а главарей пригласил к себе. Оказались они людьми не простыми. Один — старший сын челекенского хана Кията, зовут его Якши-Мамед, а другой — предводитель туркменских джигитов Мухтумкули-хан. Вот они мне и говорят: «Ты зачем, Рузмамед, Хива-хану служишь? Неужели не видишь, что он в тобой делает? Неужели не замечаешь — всех он затянул в свое ханство, на огороды. Скоро вы все ишаками станете...» Я им отвечаю: «Так оно и есть. Те, которые переселились на каналы, теперь перед ханскими раисами и серкерэми головы клонят... Не успеют собрать урожай — серкер уже у кибитки с нукерами стоит, требует—отдай» Якши-Мамед согласно кивнул и говорит: «А мы. каспийские иомуды, никому не платим. Мы торгуем в астраханскими купцами — и тем живем. Мы им соль— они нам хлеб. Мы им нефть — они нам сахар, материю бязевую. Мы им ковры — они железо, готовые лопаты в кирки Мы им коней, они — бархат и китайскую посуду». Я вновь согласился с ними: «Хорошо, оказывается, вы живете И сам Нур-ишан был у нас, тоже об этом говорил Но, позвольте вас спросить, по каким делам забрались вы так далеко от своих благодатных мест — пятнадцать дней пути от Каспия до Ашака?» Якши Мамет отвечает: «Приехали мы сюда затем, чтобы помочь белому царю в его войне с хивинским ханом.

Как только русские одолеют Усть-Юрт и войдут в хивинское ханство, мы выйдем из песков и присоединимся к русским войскам», «Хай-бой1— удивился я,— Возможно ли, чтобы мусульмане воевали против му сульман?» «Возможно, — отвечает Якши-Мамед, — Когда мы захватим Хиву и сбросим Аллакули-хана, то на его место посадим сына Кият-хана, который верой и правдой служит русскому царю. Если я сяду на трон в Хиве, то все туркмены сбросят навсегда цепи бедности, а приобретут волотыв ожерелья сытости и довольства... Если ты, Рузмамед, поможешь нам, мы сделаем тебя большим человеком, будешь жить в ичанкале и помогать мне». Я опять спрашиваю: «Как же вы станете управлять?» А он мне: «Изберем маслахат из самых уважаемых и мудрых людей — они будут думать, как накормить весь народ Хорезма». Что тебе сказать еще, Сергей-топчи... Скажу так, не покривлю душой. Я сказал своему сыну Аманниязу: «Служи Якши-Мамеду, а вместе с ним русским». И все, кто жил в то время на Ашаке, все молодые джигиты присоединились к Якши-Мамеду... Но ты знаешь, Сергей, как было дальше. Судьба распорядилась так, что все русские померзли в степи и не смогли перейти Усть-Юрт, а Якши-Мамед с джигитами отправился к морю... Сын же мой остался дома... Вот с тех пор он копается на огородах в Куня-Ургенче. Жену ему подыскал. Уже два внука у меня есть. Вот так живем. Что можно сделать, если у тебя одно крыло подбито? — Рузмамед приподнял культю.— Разве с одним крылом высоко взлетишь? Слышал, что твои пушкари, и сам ты, вроде, на Усть-Юрт не ходили?

— Нет, не ходили, — подтвердил Сергей. — Высоко туда с пушками лезть да и побоялся Аллакули-хан загонять нас на Чушка-кель. Если уж в Хорасане побег устроили, то там и подавно — сразу же к русским сбежали бы. Пушки все это время стояли заряженными вокруг ханского дворца, а пушкарей приковывали к ним. Днем под стражей, ночью — на цепи. Один я вольно ходил, ночевал дома, да и за мной несколько нукеров постоянно присматривали, чтобы не сбежал.

— А сбежал все-таки! — Рузмамед улыбнулся.— Теперь чем хочешь заняться?

— Не знаю, сердар. Ума не приложу. Кроме боли и ненависти в сердце пока ничего нет. О России все думаю.