Семь камней

Это был крошечный каменный сарай, крытый соломой. Минни решила, что в нем прежде держали овец или другую скотину. Эта мысль заставила ее понюхать воздух, раздувая ноздри. Запах определенно был, но вовсе не теплая деревенская вонь от животных, а слабый запах ладана. Минни заморгала от удивления.

Миссис Симпсон посмотрела на солнце, уже спускавшееся к горизонту.

– Ты долго не задерживайся, – сказала она, слегка крякнув, когда поднимала тяжелый засов на двери. – Скоро наступит время для нона – того, что она считает ноном. Услышав колокола, она не будет ничего делать, пока не закончит молитвы, а после этого она часто замолкает.

– Нона?

– Да, это служба девятого часа, – ответила миссис Симпсон, распахивая дверь. – Поторопись, если хочешь, чтобы она поговорила с тобой.

Минни удивилась, но она действительно хотела, чтобы ее мать поговорила с ней. Она быстро кивнула и, пригнувшись под низкой притолокой, нырнула в сияющий полумрак.

Сияние исходило от единственной большой свечи на высоком железном подсвечнике и от стоявшей на полу жаровни. От обеих курился ароматный дымок и плыл к низким, закопченным потолочным балкам. Слабый свет просачивался в сарай сквозь щели и, казалось, собирался вокруг женской фигуры в белом, преклонившей колени на грубой скамейке для молитв.

Женщина обернулась, услышав шаги Минни, и застыла при виде нее.

Минни тоже сковало волнение, но она заставила себя медленно пройти пару шагов. Она инстинктивно выставила перед собой руку, как делают при встрече с незнакомой собакой, чтобы она понюхала сгиб пальцев.

Женщина поднялась на ноги, медленно шурша грубой тканью. Она была без головного платка и без вуали, что удивило Минни, а ее волосы были грубо подстрижены, но немного отросли и изгибались под ушами, охватывая лицо. Густые, прямые, цвета зрелой пшеницы на летнем поле.

Мои, подумала Минни, с учащенно забившимся сердцем, и заглянула женщине в глаза. Миссис Симпсон была права. Тоже мои…

– Сестра? – нерешительно проговорила она по-французски. – Сестра Эммануэль?

Женщина ничего не ответила, но ее глаза стали совершенно круглыми. Они скользнули по фигуре Минни и вернулись к ее лицу. Повернув голову, она обратилась к распятию, висевшему над ней на оштукатуренной стене.

– Est-ce un vision, Seigneur? – спросила она сиплым голосом человека, который редко говорит вслух. – Господи, это видение? – Ее голос звучал неуверенно, возможно, даже с испугом. Минни не слышала, что ответил с креста Христос, но сестра Эммануэль, кажется, слышала. Она снова повернулась к Минни, выпрямила спину и перекрестилась.

– Хм-м… Comment ça va? – спросила Минни, не придумав ничего лучше. Сестра Эммануэль заморгала, но не ответила. Вероятно, для видения это была не самая удачная фраза.

– Надеюсь, у вас все в порядке, – вежливо добавила Минни.

Мама, внезапно подумала она с болезненным уколом, когда увидела грязный подол грубого облачения, пятна от еды на груди и юбке. Ох, мама…

На скамейке для молитв лежала книга. Сглотнув комок в горле, Минни прошла мимо матери, чтобы посмотреть на книгу, но тут увидела распятие. Дорогое, полированное черное дерево с инкрустацией из перламутра. Туловище было сделано другой, более умелой рукой. Тело Христа сияло при свете свечи, искаженное, в плену узловатого куска какой-то отшлифованной темной древесины. Его лицо было повернуто в сторону и невидимо, но тернии в венце были острыми настолько, что, прикоснувшись к ним, можно было уколоть палец. Раскинутые руки были лишь наполовину высвобождены из дерева, и Минни сокрушительно ударило в грудь ощущение плена и мучительной агонии.

– Mon Dieu,[60] – пробормотала она вслух. Она произнесла это в шоке, не как молитву, но услышала, как женщина за ее спиной перевела дух. Минни услышала, как зашуршала солома, – она и не заметила, когда вошла, что пол был выстелен чистой соломой, – и заставила себя стоять тихо, с бьющимся в самых ушах сердцем, хотя больше всего ей хотелось повернуться и обнять сестру Эммануэль, взять ее на руки, унести отсюда, вернуть ее в обычный мир. После долгого мига, когда она слышала дыхание женщины, Минни почувствовала, как та дотронулась до ее плеча, и медленно повернулась.

Мать стояла совсем близко от нее, Минни даже ощущала ее запах. Как ни удивительно, запах был приятный, сладкий – запах пота, заношенной одежды, благовоний, которыми пропахли ее волосы, ткань платья и рука, дотронувшаяся до щеки Минни. Запах был теплым и… чистым.

– Ты ангел? – неожиданно спросила Эммануэль. Сомнение и боязнь снова появились на ее лице, и она отшатнулась. – Или демон?

Минни видела все морщинки на ее лице – веер морщинок возле глаз, нежные морщины от носа к губам, – но само лицо было расплывчатым отражением того, которое она видела в своем зеркале. Она вздохнула.

– Я ангел, – твердо сказала она. По-английски, не подумав, и глаза Эммануэль широко раскрылись от шока. Она неловко попятилась и упала на колени.