Сельский врач

— Успокойтесь, — говорил он, — мы спасем вашего сына, положим в больницу.

Мать, как слепая, покорно шла за доктором, и когда он вывел ее в коридор, упала на скамейку, вздрагивая от рыданий.

2

Нет, не такой представлялась Василию первая операция в Федоровке. Он рассчитывал заблаговременно подготовиться к ней, подобрать хорошо знакомое хроническое заболевание, по поводу которого не раз доводилось оперировать в клинике.

На эту первую операцию он, конечно, возлагал большие надежды, думал пригласить весь больничный персонал, чтобы показать и объяснить, как нужно вести себя в операционной. Он учитывал и другое: с какой быстротой разнеслась бы по округе весть о том, что здесь, как в любой другой больнице, делают операции, и люди поверили бы… Василий понимал, что никакой, даже самый талантливый хирург не может успешно лечить и оперировать без этого нужного доверия…

Но тяжелое ранение Коли Брагина спутало все его расчеты. Сейчас было не до пространных размышлений, не до показной операции — надо спасать жизнь мальчика, не теряя ни минуты. Да, да, ни одной минуты, потому что мириады невидимых убийц-микробов уже ринулись в грозную атаку и остановить их может только нож хирурга и шприц врача.

— Камфару!

Вера Богатырева подбежала к стерилизатору, но Василий остановил ее.

— Богатырева, руки! Руки мойте!

«Совсем растерялась. Помощница называется… В куклы тебе играть, а не в больнице работать», — с огорчением подумал Василий. Он готов, был встать к операционному столу, но вдруг вспомнил, что у него еще нет операционной сестры. — «Эх ты, недотепа, ругаешь Богатыреву, а сам… Высечь бы тебя за легкомыслие», — ожесточенно упрекнул себя Василий и тут же распорядился, чтобы санитарка позвала старшую сестру.

Пришедшая Луговская всплеснула руками и ахнула:

— Коленька, что с тобой? — Потом взглянула на доктора. — Оперировать надо. Готовиться, что ли? Или в райбольницу отправите?

— Готовьтесь. Оперировать будем здесь.

…Василий с особым усердием, похожим на священнодействие, обрабатывал руки и время от времени придирчиво поглядывал на помощников. Ему все казалось, что Корней Лукич и даже операционная сестра, Клавдия Николаевна, что-то сделают не так, что-то упустят, нарушит суровый закон хирургии — стерильность.

Один раз ему почудилось, будто Луговская стерильными руками взялась за край стола. Василий вздрогнул, в груди у него похолодело.

— Луговская, что вы делаете! Руки! Руки мойте снова!

И странное дело! Клавдия Николаевна сейчас будто язык проглотила и безропотно выполняла все распоряжения хирурга.

— Спирт! — не попросил, а выкрикнул Василий. Он чувствовал, что кричит напрасно, но крик невольно вырывался у него из груди.

«Кричишь, значит, ты боишься, доктор Донцов. Вот тебе суровый экзамен. И не смотри по сторонам: в операционной нет учителя-профессора, нет няньки-ассистента, которые предупреждали когда-то любую твою ошибку и следили за каждым твоим движением, даже за твоими мыслями… Сейчас ты — единственный хозяин в операционной, а рядом те, кто будут выполнять твою волю, твои распоряжения», — так думал Василий, подходя к операционному столу.

«Дух непредвиденного витает над каждой операцией», — говорили в старину хирурги. Вот это «непредвиденное» тревожило сейчас и Василия. Сумеет ли он спасти мальчика? Хватит ли сил, умения, знаний?

— Новокаин! — решительно потребовал он, отбросив прочь посторонние мысли.

— Скальпель!

— Пинцет!

— Тампон, — слышались его резкие слова, понятные Клавдии Николаевне.

И вдруг чуткое ухо уловило, как муха беспомощно билась в оконное стекло, и ее тонкое жужжание показалось Василию невыносимо страшным.

— Луговская, куда смотрели? В операционной мухи! — зло процедил он сквозь влажную марлевую маску…

И снова Клавдия Николаевна промолчала.

3

В полдень вернулся из поездки по фельдшерским пунктам Борис Михайлович. Узнав о сегодняшней операции, он тут же пригласил Василия и вместе они направились в палату к оперированному мальчику. Осмотр оказался мало утешительным: состояние Коли не улучшилось. Наоборот, температура у него повысилась до сорока градусов, пульс по-прежнему еле прощупывался, дыхание было поверхностным и частым, будто опешил он надышаться. Мальчик был безучастен ко всему, что происходило кругом, он даже перестал просить воды. Казалось, вот-вот перестанет биться его ослабевшее сердце.

В палату со шприцем вошла сменившая Веру дежурная сестра Суханова.

— Василий Сергеевич, время вводить пенициллин, — сказала она шепотом.

— Вводите, — так же шепотом ответил он.

Борис Михайлович хмурился, горестно вздыхал, как бы говоря: ну, вот, стоило мне отлучиться на часок-другой, и такая неприятность. Он осторожно, словно боясь обжечься, взял горячую руку мальчика, пощупал пульс и неопределенно молвил:

— Н-да…

— Состояние больного тяжелое, — сказал Василий, с надеждой посматривая на главврача: может быть, тот что-нибудь подскажет.

— Да, да, вижу — тяжелое, — печально отозвался Борис Михайлович. — Что назначено больному?

Суханова доложила о назначении врача.